Сто тайных чувств - стр. 38

– Президенту?

– Нет, Мухаммеду Али.

– Ах да, ну конечно.

– Эльза говорит, нельзя просто рассуждать о политике или смотреть новости по телевизору. Нужно что-то предпринять, иначе ты часть этого.

– Часть чего?

– Лицемерия. Это то же самое, что и коррупция.

Я представила Эльзу, похожую на Пэтти Херст[28], в берете и военной форме, с автоматом на бедре.

– Она считает, что все люди должны занимать активную нравственную позицию. В противном случае через тридцать лет или меньше наступит конец света. Многие наши друзья говорят, что она пессимистка. Но Эльза думает, что она настоящая оптимистка, потому что хочет что-то сделать, чтобы изменить мир к лучшему. Если подумать, она права.

Пока Саймон откровенничал относительно нелепых идей Эльзы, я мечтательно анализировала его черты, насколько он похож на хамелеона. Его лицо менялось: с гавайского на ацтекское, с персидского на сиу[29], с бенгальского на балийское.

Как-то раз я спросила его, что за фамилия такая Бишоп[30].

– Да это все миссионеры-чудаки со стороны. Я происхожу из семьи Бишоп, семьи, прославившейся на острове Оаху. Мои предки приплыли на Гавайи в восемнадцатом веке, чтобы обратить прокаженных и язычников, а затем женились на королевских особах и стали владельцами половины острова.

– Ты шутишь!

– К сожалению, мы не унаследовали ничего из богатств, ни тебе ананасовой рощи, ни поля для гольфа. Со стороны матери у меня гавайско-китайские корни, с парой принцесс в генофонде. Но опять же без доступа к пляжной собственности. – А потом он рассмеялся. – Эльза однажды сказала, что от миссионерской ветви моей семьи я унаследовал слепую веру, а от королевской гавайской стороны склонность использовать других для удовлетворения собственных потребностей, а не зарабатывать на это самостоятельно.

– Я не думаю, что это правда, все эти разговоры о наследственной природе, как будто нам суждено вырастать, становясь кем-то определенным, и ничего не поменять. Эльза никогда не слышала о детерминизме?

Саймон выглядел озадаченным.

– Хм, – задумчиво протянул он.

На мгновение я почувствовала удовлетворение от победы над конкуренткой тонким и ловким ходом.

Но затем он заметил:

– Разве доктрина детерминизма не говорит, что все события и даже человеческий выбор следуют естественным законам? То есть это как бы согласуется с мнением Эльзы.

– Я имею в виду, – запинаясь, пробормотала я, пытаясь вспомнить то, что бегло просмотрела к лекции по философии, – я имею в виду… а как мы определяем естественное? Кто может сказать, что естественно, а что нет? – Я трепыхалась, пытаясь удержать свое жалкое «я» над водой. – А у нее самой какое происхождение?

– Ее родители – мормоны, но они удочерили ее, когда ей был годик, дали имя Элси, Элси Мари Вандерворт. Она не знает, кем были ее биологические родители, но с шести лет могла, раз услышав какую-то мелодию, затем сыграть ее точно, нота в ноту. Особенно она любила музыку Шопена, Падеревского, Мендельсона, Гершвина, Копленда, еще кого-то, я уже подзабыл. Позже она обнаружила, что все они или поляки, или евреи. Разве это не странно? Тогда она решила, что она, вероятно, польская еврейка, и начала называть себя Эльзой, а не Элси.

– Я люблю Баха, Бетховена и Шумана, но это не делает меня немкой, – пошутила я.

– Дело не только в этом. Когда ей было десять, произошло нечто очень странное, но я клянусь, это правда, потому что отчасти был свидетелем происходящего. Эльза сидела в школьной библиотеке, листала энциклопедию и увидела фотографию какого-то плачущего ребенка и его семьи в окружении солдат. Надпись гласила, что это евреи, которых везут в Освенцим. Она не знала, где находится Освенцим, и даже не знала, что это концлагерь. Но она физически почувствовала что-то ужасное, отчего задрожала и задохнулась, а потом рухнула на колени и начала нараспев произносить что-то типа «Ошвеэн-шим, ош-ве-эн-шим». Библиотекарша встряхнула Эльзу за плечи, но она не могла остановиться. Тогда ее потащили к школьной медсестре, миссис Шнибаум. А миссис Шнибаум, полька, услышав, что именно скандирует Эльза, жутко перепугалась. Она думала, что Эльза решила подшутить над ней. Оказалось, так произносится название «Освенцим» по-польски. После того как Эльза вышла из транса, она знала, что ее родители были польскими евреями, пережившими Освенцим.