Сто способов сбежать - стр. 9

С церковью отношения у бабушки были чуть лучше, чем с водой. И, опять же, из-за несчастья с дедушкой. Пару раз в месяц, а то и чаще – все зависело от бабушкиного настроения, времени года, а иногда просто от того, что по телевизору показали слезливый фильм, – бабушка шла в церковь, где тоже была икона святого Исидора. Они с Мариной покупали свечи и долго стояли у образа, пока бабушка что-то шептала, наверное, молитвы, хотя иногда Марине казалось, что та пересказывает новости или рассказывает, что они ели вчера на ужин – наверное, чтобы святой Исидор передал эту информацию дедушке. Заупокойные службы бабушка никогда не заказывала и строго-настрого запретила всем писать записки за упокой раба божьего Геннадия. Бабушка была обижена на церковь, но правила все-таки соблюдала. Она вообще всегда очень строго соблюдала правила. Раз сказали «нельзя», значит, нельзя. Когда дедушка погиб, она побежала к местному батюшке, но тот наотрез отказался его отпевать, потому что утопленники, по его словам, приравнивались к самоубийцам. «Что за дикость?» – возмутилась как-то раз Маринина мама на тысячном пересказе дедушкиной трагедии в бабушкином исполнении, но бабушка в качестве доказательства принесла ей какую-то измятую, выцветшую церковную брошюру, где и в самом деле было написано, что люди, лезущие в воду, должны осознавать риск, связанный со страшной стихией, и понимать своей головой, что все эти волны, водовороты и подводные течения образуются вовсе не по воле светлых сил, так что никакого отпевания утопшим и не может быть положено и никаких сорокоустов, никаких поминальных записок: что в воду, что в петлю – все одно. Тот батюшка для убедительности умудрился поведать бабушке историю об одном своем прихожанине, который утонул глупейшим образом на пляже – напился до белых зайцев, да и упал мордой в воду – батюшка не стеснял себя в выражениях и весьма образно доносил до слушателей все детали события, – упал и захлебнулся, пьяный был вусмерть. «И что, – всхлипнула бабушка, – его тоже не отпели?» «А вот и нет, – сказал священник с каким-то странным азартом. – Его как раз и отпели, потому что в воде-то оказалась только голова, а он при этом отдал Господу душу, будучи на берегу. Мало ли где голова, голова – дело десятое, так что епархия мне велела отпеть, и все тут, отпел как миленький. А ваш, видите, как неудачно утоп целиком… Уж простите, Галина, ничем помочь не смогу, начальство не разрешит».

Утопший целиком дедушка смотрел на Марину со старых фотографий, где он был еще молодым, усатым, всегда рядом с бабушкой, всегда щегольски одет, всегда с хитрым прищуром. Она знала – он был веселым, легким, компанейским и озорным. И ничего не боялся – это в нем Марину завораживало, как будто для дедушки не существовало правил, и при этом он был самым лучшим. Бабушка рассказывала о нем бесконечное множество историй, где он всегда оказывался самым смелым, самым смекалистым и отважным и самым романтичным и преданным человеком. Бабушку всю жизнь жалели, понимали и прощали ей всё, потому что сложно ведь было даже представить, как она смогла пережить такое горе – потерять такого мужа. Она одна вырастила Маринину маму и стала незыблемой, строгой, справедливой – настоящим матриархом с миссией спасать и оберегать своих близких. Они и это позволяли ей и прощали. Она так и жила всю жизнь в комнате, завешанной их общими с дедушкой фотографиями, и стоило Мариночке зайти к ней, как бабушка начинала одну из своих бесконечных историй о нем – мудром, храбром, прекрасном, геройски погибшем сверхчеловеке, спасшем ценой собственной жизни маленького ребенка.