Сто способов сбежать - стр. 7

– Перестань, Оля – хороший человек. Мы с ней дружим сто лет.

– Да прекрасный человек, кто бы говорил. Я и не говорю. Я понимающая, прогрессивная жена.

– Это очень благородно с ее стороны – пригласить нас посмотреть виноградники.

– Еще бы, она с тоски там небось с ума сходит. Как на таких обижаться! Ты же единственный мужчина в ее жизни. И тот по переписке. Как она вообще умудрилась во Францию уехать?

– В детстве уехала, с родителями, ты сама знаешь. А потом, между прочим, вышла замуж.

– Ах, точно, она же замужем была. Это вообще из области фантастики, конечно. А что с мужем случилось?

– Умер.

– Ну понятно, ему лет девяносто было?

– Нет, он был молодой. Погиб, несчастный случай.

– Боже, горе какое. Говорят, не родись красивой, а тут, конечно, со всех сторон не повезло… Шанс был выйти замуж один на миллиард, так еще и муж не протянул.

– Марина! Я не хочу, чтобы ты сплетничала. Становишься, как твои мама с бабушкой.

– Мои мама с бабушкой не сплетничают! Мы интеллигентная семья!

– Ясно. Я пойду поработаю.

– Конечно. Обижать людей вот так походя. Как будто мы базарные бабки, честное слово. Где сарафан мой, ничего не найду. Оля эта еще… Надо же ей что-то в подарок повезти, а что ей повезти? Мешок конфет? Интересно, она еще больше стала? Хотя куда уж больше…

Помимо мамы с трепетом и восхищением на Алешу смотрел только один человек – та самая Оля. Она училась с Мариной в одном классе, жила с ней в одном дворе, но подружками они не были, хотя мама и бабушка усердно донимали Марину, чтобы та пригласила Олечку на день рождения, угостила ее на переменке печеньем, позвала в кино: «Оля такая хорошая девочка, отличница, а друзей совсем нет». «Она жирная!» – хотелось крикнуть Марине. Оля на самом деле была жирной, даже не жирной, а рыхлой и пухлой, как будто ее сделали из серого холодца, оставшегося от новогодних застолий, – ткни пальцем, и она затрясется. И пахло от нее как от тазика, в котором бабушка кипятила пододеяльники. У нее была серо-бледная кожа в мелких прыщиках, нелепые рыжие волосы, нелепые очки, нелепая одежда и вечные коричневые колготки гармошкой на коленках. Она все время что-то жевала, и при этом у нее вечно был заложен нос, так что жевала она с открытым ртом, а когда что-то говорила, изо рта во все стороны фонтаном летели крошки. Олина мама приходилась Марининой маме какой-то важной коллегой, чуть ли не начальницей, так что Марина терпеливо сидела рядом с пухлой сопящей Олей на школьных утренниках, держала ее за вялую потную ладонь, когда надо было ходить хороводом вокруг елки, старательно улыбалась и отдавала ей в столовой молочные коржики, которые сама ненавидела. Видимо, в знак благодарности Оля выбрала Марину своим доверенным лицом и однажды, тяжело сопя ей в ухо, рассказала о своей любви. Им было тогда лет по десять, Марина сначала не расслышала, повернулась, чтобы переспросить, и потом долго не могла забыть этот рот в крошках и капельки пота над верхней губой. «Алеша! – выдохнула Оля в Марину чуть ли не половину плохо пережеванного коржика. – Только никому не говори!» Конечно, она не сказала – ей в голову не могло прийти сказать кому-то из настоящих подружек, что она секретничала с пухлой, липкой Олей. Эта тайна пригодилась ей, уже когда она стала взрослой и вышла за Алешу замуж. Когда они ссорились, а иногда и просто так она позволяла себе пару ехидных шуточек про его кошмарную поклонницу. Сам Алеша ничего не знал об Олиной любви, да и о самой Оле тоже: когда той было лет двенадцать, она просто исчезла – однажды не пришла на уроки и никогда больше не появилась, а в классе ее даже никто не хватился, хотя Марина про себя удивилась: надо же, человек, который занимал столько места, оказывается, совершенно ничего ни для кого не значил. Оля объявилась неожиданно: лет десять назад она вдруг написала Алеше в соцсети, где все искали одноклассников. Как ни странно, он ее узнал, потому что фотография у нее в профиле была та самая, еще школьная, нелепая. «Это не твоя подружка?» – спросил он у Марины. Та внимательно посмотрела и, конечно, сразу выдала ему старую Олину тайну. То ли Алеше было лестно вдруг оказаться чьей-то детской мечтой, то ли он просто пожалел одинокую Олю (а в том, что она до сих пор одинока, Марина не сомневалась), но он ответил на ее сообщение, и между ними завязалась переписка. Марина не ревновала, только хихикала, что муж занимается благотворительностью, одаривая редкими минутами счастья одинокую женщину. Алеше с Олей, однако, было что обсудить. Оказалось, она связана с виноделием, а Алеша всегда очень интересовался этой темой. Молкомбинат так и не смог убить его мечту – ему гораздо больше нравилось колдовать не над ароматическими композициями фруктовых творожков, а разгадывать винные букеты, досаждать Марине рассказами про терруары, меловой известняк, который так важен для шабли, про интриги с пино-нуар и дубовые бочки. Ей было неинтересно, вино она любила только сладкое и с пузырьками, истории ей нравились, но вкус она не различала, так что очень обрадовалась, когда у Алеши нашлась собеседница. Правда, ей показалось, что та сбивает мужа с толку – он вдруг начал ездить на конференции по виноделию, следить за новыми виноградниками в Крыму, спорил с кем-то по телефону про то, какой год был лучше для гевюрцтраминера (господи, что за слово), и даже пытался затащить ее с собой на дегустации, после которых из впечатлений у Марины осталась только изжога. «Не запойный, и ладно», – сказали мама и бабушка. В конце концов, у каждого мужчины может быть безобидное увлечение. Собственного виноградника у Алеши, конечно, не было, но на даче росло целых пять яблонь, с которых каждый год падал невиданный урожай никому не нужных кривобоких кислых яблок. «А что, если попробовать сделать из них кальвадос?» – как-то раз сказал Алеша Марине, когда та только-только пыталась заснуть после очередного изматывающего заседания книжного клуба. «Это самогон?» – уточнила она. «Не важно, – сказал он, повернувшись на другой бок, – ты, главное, не говори бабушке». С тех пор на даче у них появились дубовые бочки, спиртометры, особые щепки, батарея бутылок и… к бабушкиному ужасу, был куплен настоящий самогонный аппарат. Однако бабушка вскоре успокоилась: никаких признаков алкоголизма у Алеши не проявилось, так что аппарат остался. «Только чтобы соседи не узнали, – повторяла она каждый раз. – Стыда ведь не оберемся». Надо признать, тревожилась бабушка не совсем напрасно, ведь в конце концов уволился Алеша именно из-за того самого кальвадоса. На какой-то конференции он познакомился с Данилой Дмитриевичем, владельцем нескольких виноградников в Крыму и совершенно одержимым человеком. Вина ему было мало, он хотел скупить яблоневые сады и запустить производство кальвадоса и поммо. Пару раз Алеша слетал к нему в Крым, а потом во время тихого чаепития в доме у родителей жены взял и объявил вдруг о том, что решил раз и навсегда пустить свою жизнь под откос – уволиться с молкомбината.