Сто способов сбежать - стр. 19
– Катя сказала, она отвезет нас в аэропорт.
– Отлично.
– Хорошо, конечно, что она сама за рулем, но носится по городу, как таксист.
– И прекрасно.
– Как-то это для девочки…
– Очень правильно и очень удобно. Ни от кого не зависит и в автобусе не толкается.
– Вот я как раз про это.
– Про автобус?
– Про «не зависит». Тебе не кажется, что Егор – все-таки не совсем то. Они уже четыре года дружат, а он все никак ей предложение не сделает. Это несерьезно.
– Марина, открою тебе секрет, они не дружат.
– Ой, не надо сейчас этих твоих шуточек.
– Тогда и говори нормально, а то стала как твоя бабушка. Катя с Егором живут вместе, как нормальные современные молодые люди.
– Не цепляйся к словам – дружат, встречаются, живут… У меня вот вчера Анна Васильевна про Катю спросила, а я даже постеснялась сказать, что они не расписаны. А живут!
– И это проблема?
– Конечно.
– Боюсь, это твоя проблема. И проблема Анны Васильевны. Но никак не Кати и не Егора.
– И тебе, как отцу, все равно?
– Мне, как отцу, отлично. Моя дочь счастлива.
– Это все дед… Всех перепортил.
Как получилось, что у хронически хороших и правильных Марины и Алеши могла получиться такая Катя, было в семье большой загадкой. Видимо, какая-то вечно подавляемая хромосома вдруг взбунтовалась, прорвалась и манифестировала во всей красе. Правда, у Марининой мамы была другая версия – та, что ходила по дому в трусах, исполняла на аккордеоне что-то отдаленно похожее на «Амурские волны» и отвратительно влияла на и без того непростого ребенка.
Ребенок, и в самом деле, получился весьма непростым с позиции правильных правил: у Кати был твердый характер, а также явно собственный путь и способ вырастания и взросления. Ее первыми словами были не «мама» и «папа», а «не хочу!», и она всегда отлично знала, чего именно не хочет. Марина очень быстро поняла, что ее дочь вряд ли впишется в мир четких правил приличных людей, и, как оказалось, тревожилась она не напрасно.
Все свое детство, если опираться на самые яркие и не самые приятные воспоминания, Марина провела у врачей в поликлиниках, мама с бабушкой при первых признаках бледности, кашля и любой степени недомогания тащили ее к участковому педиатру, а если тот не считал столь яркую картину опасного заболевания поводом для обширного обследования, назначения миллионов капель и таблеток и почти госпитализации, Марину запихивали в машину, где ее непрерывно тошнило, и везли к самым разным платным светилам. Ей вечно делали рентген и снимали кардиограмму, промывали миндалины, прижигали сосуды в носу, продували уши и назначали странные процедуры в кабинете физиотерапии, который благодаря интерьеру и диковинному оборудованию мог бы послужить отличной декорацией к фильмам про изощренных маньяков: там стояли железные громоздкие приборы с трубками, щупальцами, проводами и воронками для кварцевания, электрофореза, магнитотерапии и бог знает чего еще. Марина не замечала никакой разницы в своем самочувствии до и после процедур, она только ужасно потела, пока ее, упакованную, как для экспедиции по освоению далеких северных территорий, тащили до поликлиники, и умирала от скуки, пока дышала зелеными лучами из противной металлической трубки. Но мама и бабушка всегда оставались очень довольны, а значит, это были правильные, хорошие процедуры, и Марина стойко терпела. Когда она выросла, ее перестали таскать по врачам, но детство у нее в голове накрепко сцепилось со здравоохранением, и когда она только забеременела Катей, то стала скупать градусники, спринцовки, грелки, ингаляторы и прочее крайне необходимое для спасения младенческой жизни, которой ежеминутно, ежесекундно должна была грозить опасность. Потому что так было у всех и так было правильно: дети должны были болеть и выматывать взрослым нервы, чтобы тем было что рассказать знакомым, друзьям и соседям при встрече, вдоволь гордо хвастаться тяжкой родительской долей и оправдывать свое существование. Однако, родившись, Катя сразу же принялась путать Марине все планы. Для правильной Марины, девять месяцев готовившейся к тяготам материнства, этот ребенок и впрямь оказался сущим наказанием. Как будто она, словно турецкий султан, полвека собиралась на войну, а враг попросту не пришел. За все детство Катя толком ни разу не заболела, ветрянка длилась у нее ровно полдня, никакие кашли, диатез и сопли к ней не цеплялись. Она могла абсолютно без последствий облизать перила в подъезде, слопать сосульку, обниматься с болеющими детьми в садике, идеально засыпала, прекрасно спала, просыпалась всегда веселой, ела что дадут, бегала, прыгала, хохотала над голубями и собакой Бусей, ее никогда не укачивало ни в машине, ни в самолете. В общем, она была «отличный пацан», как называл ее любимый прадедушка.