Сто способов сбежать - стр. 17
– А как мы поедем, ты нестриженый! Алеша! Ну я же говорила!
– У меня было полно работы.
– Сложно в парикмахерскую зайти?
– Можно подумать, у меня косы до пояса, Марина. Какая разница? Кто меня там знает?
– Как, какая разница? Ты посмотри, какой ты заросший! Мне как будто надо, чтобы на меня пальцем показывали?
– Кто? Ты тут при чем?
– Люди скажут, что за жена такая, почему не проследила, муж неухоженный.
– Там это вообще никого не интересует.
– Ой, да ладно. И фотографии! Ни показать никому потом, ни выложить.
– Ну, фотографируйся одна.
– С какой это стати? Как будто я не замужем, что ли?
– Тогда надену кепку.
– Скажут, Алексей лысеет.
– Там схожу и подстригусь. Подумаешь, проблема.
Дедушка ожил, святой Исидор был разжалован, и бабушка хотела тайком снести икону в церковь, дабы избавиться от напоминания о своем постыдном обмане, но Маринина мама успела перехватить ее уже почти у двери, вцепилась в мученика и категорически воспрепятствовала его исходу из дома.
– Нет уж, пусть останется, – шипела она на бабушку в коридоре. Зять Виталий прилег вздремнуть после обеда, и перепалка происходила на пониженных тонах.
– Да зачем, – сопела бабушка, вытягивая из цепких дочерних рук сумку с образом. – К чему нам это, пускай он людям послужит. Кому надо за утопленников помолиться.
– Вот мы и будем теперь молиться за утопленников, – не сдавалась крепкая настырная дочь, – с большим усердием будем молиться, чтобы нам было неповадно в следующий раз еще что-то сочинить, да, мама? У тебя точно больше никаких секретов от нас нет? А то вдруг еще кто-то в дверь позвонит. Может, и дядю Валеру на стройке не убило?
– Как у тебя язык поворачивается, Таня?
– Отлично поворачивается, это у меня наследственное, язык без костей. Вся в мать!
– Да не тяни ты так, это же икона!
– А что, боженька меня накажет? Пришлет еще одного папеньку, а то от этого хлопот мало?
– Он старается!
– Он смердит! И пердит!
– Таня, прекрати сейчас же! Дай сюда!
– Не отдам, пусть остается!
– А что тут мои девочки затеяли? – раздалось совсем рядом, отчего бабушка выпустила из рук сумку и отшатнулась к вешалке, а Маринина мама отлетела прямиком в руки своего родителя.
– Я все равно пойду! – выдохнула бабушка.
– Сходи, сходи, – отозвалась Татьяна, отбиваясь от дедушки. – Прикупи там еще парочку, кого-нибудь посильнее: Тихона, Трифона – не знаю, кто там помогает от паразитов в доме. – Она поправила сбившуюся прическу и гордо прошагала на кухню. Дедушка бодро потрусил за ней.
Он был совершенно инородным элементом в образцовом мире, существующем строго в соответствии с правилами приличных людей, но при этом идеально в него вписался. Как будто в холодный и строгий музейный зал притащили обогреватель, разбросали веселые разноцветные коврики, повесили гирлянды и поставили стол с пирожками, бутербродами и горячим чаем для всех желающих. Дедушка был отмыт, побрит и подстрижен и теперь разгуливал по дому в трусах, без умолку рассказывал скабрезные байки, за завтраком без спроса солил и перчил всем яичницу, утверждая, что так вкуснее, ел рыбные консервы прямо из банки, откусывая от луковицы, а потом с жирными усами лез целоваться к бабушке. И удивительно, бабушка при этом, конечно, громко визжала и картинно отбивалась, но ей явно нравилось, иначе почему бы спустя всего пару недель дедушка переехал с дивана в гостиной в бабушкину спальню. На следующее после этого события утро дочь Татьяна поджидала родительницу на кухне, фыркая от возмущения и твердо намереваясь стребовать с нее объяснений столь скоропостижного грехопадения, но бабушка не повела и бровью, не поддалась попыткам втянуть себя в дискуссию, а только громко объявила, что они с дедушкой, между прочим, состоят в венчаном браке.