Сто и одна ночь - стр. 54

Граф вынимает противень с запеченными креветками, и мы, игнорируя по-королевски сервированный стол, приступаем к трапезе прямо у плиты. Макаю креветку в соус, кладу ее в рот, перекатываю на языке, прокусываю — смакую, улавливая все оттенки удовольствия. Запиваю глотком прохладного белого вина. Мне хорошо настолько, что я бы согласилась прибывать в этом состоянии вечно.

Я забываюсь в ощущениях и не сразу осознаю, что Граф не ест, а стоит, прислонясь к плите, и наблюдает за мной. Даже могу предположить, что любуется. Распущенные волосы. Вечерний макияж. Черное коктейльное платье, завязочки болеро кокетливо сходятся на груди — наверняка за них хочется потянуть.

Пригубливаю еще вина и отставляю бокал.

— Вы совсем ничего не едите, Граф, — макаю креветку в соус и протягиваю ему — так же, как недавно проделала с ломтиком перца.

Он несколько секунд барахтается в глубине моих глаз, затем осторожно берет губами креветку. Смотрит так, словно это не я его, а он меня испытывает. И я понимаю, что происходит: его физическое желание — словно силовое поле. Меня притягивает.

Ужин начинался так невинно, а теперь я осознаю, что стою слишком близко к Графу, на крючке его взгляда, рука с хвостиком креветки все еще приподнята. Дразня, я сама увлеклась настолько, что перестала контролировать ситуацию.

Надо отступить, разрядить атмосферу шуткой, но меня хватает лишь на то, чтобы опустить взгляд.

— Расскажешь о преступлении? — нарушает тишину Граф.

Я внутренне сжимаюсь. О чем он?

— «Ксения садится на край матраса, подтягивает к себе ноги и аккуратным, но настойчивым движением закрывает книгу, которую читает Глеб...» — напоминает Граф, затем протягивает руку к айподу, стоящему на полке, и вот уже вместо джазовой импровизации я слышу песню Питта Мюррея «So beautiful».

Незаметно выдыхаю.

— Итак, Ксения закрывает книгу… — тру пальцами лоб, пытаясь собраться с мыслями.

— Мне нужен спутник, чтобы попасть на одно мероприятие. Пойдешь со мной, Стрелок?

Глеб убрал завитушку с ее лба. На мгновение замер, когда пальцы коснулись мочки ее уха. Он любовался Ксенией в открытую, упиваясь тем, что теперь рядом с ней может быть самим собой. В нем вызывал восторг даже этот неспокойный, с хитринкой, блеск в ее глазах, хотя улыбка была невинной, как у ребенка.

— Конечно, пойду, — ответил Глеб.

— И ты не спросишь, что за мероприятие?

— Мне все равно — раз я иду с тобой.

Ксения чуть отодвинулась, чтобы лучше видеть его глаза.

— И ничего не потребуешь взамен? — задумчиво спросила она, скорее у себя самой, чем у Глеба.

— Ничего.

Она улыбнулась.

— Ты же мужчина! Ты обязательно чего-нибудь потребуешь. Но сейчас я и сама хочу кое-что предложить, — произнесла она таким волнующим, обещающим тоном, что у Глеба заныло в груди. — Коснись меня.

Он медлил всего мгновение. Затем легонько провел кончиками пальцев по ее скуле. Замер. Ксения смотрела на него все так же, с полуулыбкой, со спокойным мерцающим светом в глазах, чуть склонив голову на бок. Она не остановила его, и пальцы Глеба заскользили дальше — по щеке, по подбородку, зацепив губу.

Простое касание, но с каждой секундой его сердце стучало громче и глуше, словно грудная клетка превращалась в пустую бочку.

Я вздрогнула, когда почувствовала ладонь Графа у своего лица. Мое сердце стучало так же громко и глухо, как у Глеба, пока пальцы Графа скользили ниже — по щеке, по подбородку, зацепив губу… Он замер — на том же самом моменте, где сейчас в моей истории остановился Глеб. Словно два наших мира: тот, из истории, и мой, настоящий, — слились воедино.