Сто и одна ночь - стр. 36
Воображение легко рисует картинку, а на деле… На деле я буду выглядеть покруче его Камиллы. Мурашки разбегаются по коже, даже когда я только думаю об этом. Накидываю на себя шаль, словно в комнате прохладно. Приподнимаю бровь — вы позволите?
— Да, продолжайте, — и Граф снова кашляет в кулак.
— Глеб стоял с закрытыми глазами, пытаясь по звукам уловить, что происходит в комнате, но слышал только музыку. Он жаждал прикосновения, и от того, что Ксения медлила, казалось, его кожа горела.
Дыхание Ксении коснулось его груди, и каждая мышца в нем напряглась от удовольствия и предвкушения. Она стала спускаться ниже, к животу, проводя губами по кубикам пресса. Вот ее язычок достиг пупка, обвел его по кругу — и двинулся ниже. Глеб по шороху уловил, что Ксения встала на колени, и до боли сцепил пальцы в замок.
А дальше в подробностях, называя части тела своими именами, я с волнительными паузами и поволокой в глазах описываю, что делала Ксения с Глебом.
Замолкаю, и пауза, которая возникает после этого, кажется куда более неловкой, чем в моем воображении. Как же мне хочется опустить вуаль! Я чувствую, как горят щеки. Не знаю, куда деть руки, о чем говорить и что делать дальше.
Граф все смотрит и смотрит на меня. Не двигается, словно врос в этот стул.
Слышу, как часы в кабинете бьют час ночи. Этот глухой звук выводит Графа из оцепенения.
— Послушайте, Шахерезада… — Он подвигается на край стула и сцепляет пальцы. — Ксения не терпит прикосновений, но может касаться сама. А как насчет вас?
— Давно не практиковалась, — отшучиваюсь я и понимаю, что лучше было бы мне придумать другой ответ.
— Судя по тому, что вы себе позволяете, в вас слишком много безрассудства… И вы очень смелая… Давайте проверим насколько. — Мне кажется, или он нервничает? — Вам не нравятся мои прикосновения, но, возможно, вы можете касаться меня.
— Эта… сцена не была намеком. — Я трушу. Трушу!
Чувствую себя совершенно голой. Теперь меня страшат не только прикосновения — даже мысль о вторжении в личное пространство отзывается морозом по коже.
— Я ни в чем вас не обвиняю... Кроме кражи, конечно, — верный своей манере общаться, вворачивает Граф. — Но если этот момент с прикосновением-наоборот есть в вашей истории, вы же тоже думали об этом, верно? Давайте попробуем. Никто ничего не теряет. В худшем случае вам не понравится, а я получу пощечину.
Допустим...
Любопытно, что согласиться меня подталкивает именно воображаемая пощечина Графу.
Он садится на край кровати. Я невольно отодвигаюсь, но командую:
— Руки за спину.
— Не стесняйтесь, говорите прямо — вы хотите меня связать, — усмехается Граф.
— Связать, запихнуть в рот кляп и запереть вас в шкафу, если озвучивать весь список желаний.
— Я пытаюсь создать благоприятную атмосферу, а вы все портите! — журит меня Граф, но руки за спиной прячет.
Сажусь рядом, поджав под себя ноги.
— Закройте глаза.
Слушается.
И вдруг я осознаю, что в горле пересохло, а сердце стучит громко и быстро. Коротко, неслышно выдыхаю — и взмахиваю рукой, словно дирижер перед началом симфонии... Так и застываю, прикусив губу. С чего начать-то?.. Осторожно кладу ладонь на плечо Графа. Хм. Ничего ужасного со мной не происходит, только сердце начинает захлебываться.
Осмелев, скольжу ладонью по рукаву ниже. Прохладный шелк просто создан для прикосновений… А что при этом чувствует Граф? Не прекращая движения, поднимаю голову — и оказываюсь всего в десятке сантиметров от его лица. Граф глаз не открывает, играет честно. Он замер и, кажется, вслушивается в свои ощущения. Медленно втягиваю воздух… Как же я люблю этот запах…