Сто и одна ночь - стр. 21

— Лучше на моей. Давай заводи уже.

Глеб почувствовал — что-то произошло: Ксения вдруг замкнулась в себе. Волновалась из-за того, что ожидало ее в городе? Если так, то где ее муж? Почему он не рядом?

— О чем ты думаешь? — выруливая на трассу, поинтересовался тот, второй. Сам бы Глеб не стал — не его это дело.

— Скажи, у тебя бывает такое, когда точно знаешь, что поступаешь неправильно, но не можешь остановиться? — снова вопросом на вопрос ответила Ксения.

Ее слова так напоминали происходящее сейчас с Глебом, что он невольно сбросил скорость.

— Бывает…

И больше ни слова за всю дорогу.

Когда въехали в город, уже стемнело. Свет фонарей — слишком яркий после черного тоннеля трассы — резал глаза. Глеб редко бывал в этом городе вечерами — обычно приезжал днем, с отцом, на «развалы», где можно купить запчасти по хорошей цене. А в этом районе, похоже, и вовсе не появлялся. Глеб запомнил бы небольшие, старые, двухэтажные бараки — развалюхи на два подъезда. Возле переполненных мусорных контейнеров бродили ободранные собаки. То там, то здесь попадались ржавые машины без колес и стекол. Женщина, подвязав к поясу подол длинной юбки, стирала белье в тазу возле колонки.

Глеб припарковал машину под фонарем, в одном из редких световых пятен в этом районе.

— Жди здесь, — приказала Ксения.

— Я с тобой.

— Нет, — как отрезала.

— Тебе нельзя здесь ходить одной, — твердо возразил Глеб и сам удивился своему тону.

— Я же сказала — нет, — сухо повторила Ксения и, не глядя на Глеба, вышла из машины.

Пара десятков легких шагов — и она скрылась за скрипучей деревянной дверью подъезда.

Глеб подождал с минуту, барабаня пальцами по рулю. Затем закрыл машину и отправился вслед за Ксенией, по пути цепляясь взглядом за оторванные штакетины, толстые ветки, металлический прут. Мало ли что ожидало его в этом бараке...

— Эта Ксения — ведьма?

Вопрос Графа вырывает меня из напряженной темноты барачного района. Щурюсь от света, словно его только что включили.

— Ведьма? — усмехаюсь. — Так любите себя обманывать?

— Я перестаю вас понимать, Шахерезада, — в голосе Графа чувствуется легкое раздражение.

Он прислоняется к столешнице и скрещивает руки.

— Бросьте, Граф. Вы и не пытались, — опускаю взгляд на разводы кофейной гущи в чашке. Никогда не хотела знать свою судьбу — до всей этой истории.

— Звучит как обвинение, — сухо замечает Граф. — Вам нужно мое сочувствие? Бедная, несчастная воровка, обиженная судьбой, но не природой… Может, мне вас еще и по головке погладить? Но вы же не терпите прикосновений.

Закатываю глаза. Унизить, сделать комплимент, поиздеваться — и все это в нескольких фразах.

— Во времена инквизиции красивых женщин тоже называли ведьмами. Казалось бы, столько времени прошло… — пытаюсь вернуть разговор в прежнее русло.

— Судя по вашим описаниям, Лана красивее Ксении. Значит, дело не в этом. Есть что-то еще.

— Конечно, есть. Вам ли не знать, что можно просто провалиться в человека, как в колодец. И воздух вдруг начинает обжигать легкие, как свинец, а звуки и запахи — восприниматься иначе. Вам ли не знать, что у влюбленности есть корни, а у такой сумасшедшей любви — нет?

Граф смотрит на меня так, словно я причинила ему физическую боль. Я будто впервые вижу его настоящим, и этот образ совсем не совпадает с тем, что у меня в голове. Думаю, я и сама выгляжу ошеломленной.