Сталинград. Том первый. Прощайте, скалистые горы - стр. 37

– Твою Бога душу…Товарищ капита-ан! Това-а!..

Пулемёт, яростно строчивший с шишковатого взлобья холма в мгновенье ока изрешетил пулями тела двух стрелков, бросившихся к нему, командиру, с последней надеждой на спасение. Оба упали в воду, у близкого берега, бесформенными изуродованными комьями.

Он увидел, как бойцы, увлекаемые тяжестью амуниции, прощально блеснувшие стволами винтовок, скользнули в чёрно-серую глубину, и вода, перемешанная с кусками льда, ужом зашипела, доплеснувшись до него волной. До напряжённого слуха доплыл плеск смыкавшейся воды.

Ай-е! Секундный ступор – будто клином вышибло. Из горла вырвался свирепый крик:

– Рр-рота за мно-о-ой! В атаку-у! Бегом! Ма-арш!!

С невероятной быстротой капитан Танкаев рванулся к треклятому берегу. Под тяжёлыми, словно налитыми чугуном, сапогами ломалось – трещало крошево льда. Ветер и течение гнали по широкому затону куски свежеотломленного глазированного льда, волны гневно трясли свинцовыми вихрами, злобно чмокали, шелестели. Он хорошо помнил, на краткий миг кругом взялась мёртвая тишина. На укреплённых холмах желтили хмурый рассвет вражеские огни дзотов и блиндажей. Исступлённо горели и дрожали на смуглом, дымчатом небе зернистым чеканом звёзды. Налетевший встречный ветряк пушил позёмкой, она сипела; летела мучнистой пылью, слепила глаза…

И вдруг в распатлаченных космах рассвета, огня и дыма, вся пойма реки взорвалась ярым гулом и трясучий, рвущийся из сотен глоток рёв, оглушил немцев, – страшным русским:

«Урр-ра-аа-ааа-р-а-а-аа-ррр-аа-ааа!!»

У Магомеда от прилива дикой радости, ненависти, отчаянья и решимости, будто клещами перехватило горло.

«Тронулись наши! Пошли!» – одуряющее ударило в виски. В его чёрно-карих с фиолетовым отсветом аварских глазах не было страха, – только огонь возмездия, торжество мстителя.

И тут же вновь ударили пулемёты. Вражеский берег посылал по реке, по рвущимся вперёд красноармейцам, брызгающие огнём, мерцающие в воде трассы. С ближних холмов сплошной режущей плоскостью, будто врубили циркулярку, – и она спиливала низкий срез пространства, искря, грохоча раскалёнными зубьями. Медные сердечники прошивали бегущих, отрывали им руки, ноги, дырявили каски и черепа, как консервные банки с томатами. Батальоны, штурмующие высоту 178,0 под перекрёстным огнём пулемётов, видели, как гибли без счёту их боевые товарищи, командиры. Жатва смерти была ужасной. Но мясо и кровь убитых, лишь крепче придавали им ярости – лютости и слепой неистовой страсти. Их порыв и натиск, уже невозможно было сломить!

Та же злобная радость атаки, ожесточённость стучали в груди Магомеда. Остервенело строча из ППШ по пулемётным гнёздам и траншеям фрицев, он свирепо взывал к своим:

– Вперё-ёд, за Родину! Кр-рой их! Реж гадов!

Ему вторили надрывные крики взводных и старшин:

– В кррровь немчуру – сволоту!..

– Вр-режем, браты! Вали их сук! В кр-ровину мать!..

Знай наших…Ур-р-р-аа-аа!

* * *

(Из воспоминаний генерал-полковника М.Т.Танкаева)

«Чёртов берег встретил нас противопехотными минами. Жуть. Кругом трещала и лопалась, как ореховая скорлупа, застывшая в камень твердь; точно вырастали кочаны огненной косматой капусты и воины спотыкались об эти кочаны, падали, кто замертво, молча, кто бился в агонии, корчился начинал хрипеть и кричать, пытался ползти, выворачивая в сторону, дрожавшую от надсады и боли голову, упираясь в наждак наста окровавленными культями. А мины всё продолжали взрываться, то тут, то там…В снегу внезапно открывались огненные скважины, и фугасная сила, бьющая из глубины, сначала подбрасывала людей, как войлочные куклы. А потом утягивала под землю.