Спасти или уничтожить - стр. 10
По его разумению, само то, что баба пробежала версту, уже говорило о том ужасе, который охватил людей.
Потом таким же голосом продолжил:
– Говорят, еще много стреляли.
«Отчет» свой он закончил позже, но решение уже было ясно всем: выходить из лесу нельзя. Надо каждый миг быть готовым защищать свои жизни.
Так, в июне тысяча девятьсот сорок первого года возник партизанский отряд. Тогда, правда, они и названия такого не слыхали, и делать ничего не умели. Это уж потом жизнь научила.
Да и не жизнь – война…
Учились быстро, без шпаргалок, до всего доходили своим умом. Тут ведь были и браконьеры, и контрабандисты, и другие люди, не только землю пахавшие.
Учились быстро, потому что хороших вестей было мало, а в отряде, раз уж складывался он из жителей села, были и русские, и поляки, и белорусы, и евреи. Из тех, кому идти-то некуда. Главное – евреи, конечно. Все понимали, что их-то сразу стрелять будут, не раздумывая. Вот беда людям…
Первую операцию провели, узнав, что в селе неподалеку свирепствует староста – бывший баянист, желанный гость на всех днях рождения, свадьбах и других праздниках. Назначенный немцами, он сразу же стал выполнять указания ретиво и споро. Набрал полицаев, составил список родственников тех, кто был призван в Красную армию, тех, кто учился в крупных городах, тех, кто был заметен по школьным делам или помощи колхозу.
Все задания по сбору продуктов староста и его подручные выполняли так, что и самим еще оставалось, поэтому жили, не бедствуя. Да, и черт бы с ним, но проснулось в старосте сладострастие, стал он охотиться на девчонок лет пятнадцати. Откровенно звал в гости, грозил донести немцам, а на вопрос «о чем донесешь» ухмылялся:
– Посля узнаешь.
Все вроде просто грозил, но, когда первую девчонку изнасиловал, Миронов принял решение наказать гада. От казни отказался, пояснив:
– Мы через него, через наказание попробуем урезонить других, кто с немцами сотрудничает. Уберем одного – поставят другого, а селян могут и наказать. Так что выигрыш у нас будет куцый, ущербный. А накажем – дадим всем понять, что немцы тут невечно, а народ все помнит.
Старосту выкрали ночью, утащили за село на опушку леса. Все делали молча, и это действовало пуще всяких слов. Украденный, в рот которому запихали его же собственную портянку, мычал, извивался, старался вырваться.
Когда его оттащили далеко, когда стало понятно, что случайные люди его не услышат, Миронов велел:
– Раздевайте гада.
Раздетый догола староста был заново перевязан веревками. В темноте он и не знал, что сразу за ним находится муравейник.
Перевязывали его дед Рыгор и Герасим Зарембо, перевязывали умело и мудрено, так, что, когда старосту усадили задом в муравейник, а между колен воткнули косу, он мог только водить руками вверх-вниз, перерезая веревки.
Миронов наклонился к старосте, говорил тихо, почти на ухо:
– Ты, давай спеши: светать начнет, увидят тебя люди голого да с искусанным задом – уважать перестанут. Нам еще далеко идти, но имей в виду – если что, снова придем, но тогда уже косу тебе не между ног засунем, а в самый зад. А с косой в заднице долго не живут, я думаю.
А сам на всем пути возвращения в отряд удивлялся: ему ни на миг не было жалко старосту, посаженного в муравейник.
Петр Миронов стал командиром отряда будто случайно, а, с другой стороны, иначе и быть не могло: так хорошо умел он все увидеть, оценить и предвидеть. И обозы отбивали, и молодежь, согнанную для отправки в Германию, освобождали, и даже две колонны пленных отбили.