Совдетство. Книга о светлом прошлом - стр. 75
– Да пошел ты, – виновато огрызнулся Тимофеич.
«Андрей Жданов» исчез так же быстро, как и налетел, пока мы приходили в себя от пережитого, он уже стал размером с белый бакен.
– Слава тебе, Господи!
Дед и отец, бросив весла, закурили дрожащими руками. А вдали тарахтел, причаливая к понтону, утренний кашинский катер. Кое-как мы добрались до берега, наполовину вытащили лодку из воды, чтобы не унесло волнами, даже на всякий случай обмотали цепь вокруг прибрежного куста: все-таки чужое имущество. Оба гребца сердито молчали, и только один раз дед Жоржик бросил:
– Проскочим. Эх, ты. Не понимаешь гудков – не командуй под руку!
Самолюбивый Тимофеич, который терпеть не может никакой критики, на этот раз промолчал, придирчиво осматривая донку, словно за время плаванья могли разогнуться крючки или сорваться грузило.
К моему удивлению, «тот берег» ничем не отличался от нашего, разве что перламутровых осколков в песке побольше да мусора поменьше. До озера, о котором грезили взрослые, надо было пройти метров триста через молодой лесок. Под сосенками росли маслята, но я, предвкушая небывалую рыбалку, даже не стал нагибаться.
– Эвона – гадючка! – Дед показал на мелькнувшую и пропавшую в траве черную извилину.
После этого предупреждения я стал с опаской смотреть под ноги.
Однако с тех пор, как Жоржик был здесь в последний раз, озеро высохло, уменьшившись втрое. Чтобы достичь воды, пришлось пробираться сквозь полусухой камыш и осоку. Выбирая место, откуда можно порыбачить, дед в сердцах бранил какой-то гидроузел, мол, воды, сволочи, людям пожалели. Я представил себе огромный красный вентиль, с помощью которого неведомые жмоты перекрывают реку, как у нас в общежитии, если где-то прорвет трубу, умелец Лебедев, прибежав по вызову, вырубает всю систему. Вот дела! Оказывается, целую Волгу можно перекрыть! Расскажу в школе географичке – не поверит!
Наконец нашли место, утоптанное другими рыбаками. От них остались поржавевшие консервные банки, несколько пустых водочных бутылок и обрывки фольги от плавленых сырков «Дружба».
Старшие забросили донки, а я – удочку. Полчаса смотрел на поплавок, неподвижный, как ртуть в градуснике, когда температуры нет, а в школу идти не хочется. Дед и Тимофеич тоже с тоской глядели на беззвучные колокольчики. Отец даже проверил, не отвалился ли внутри язычок.
Я воткнул лещину в мягкий ил и побежал на холм.
– Куда? – вдогонку спросил Жоржик.
– По-большому…
– Смотри, чтобы змея в попу не клюнула!
Пригорок оказался грудой битого кирпича и щебня, он порос молодыми березками, лиловым иван-чаем и желтой пижмой. Заметив шевеление в траве, я похолодел от ужаса, но это оказалась всего-то ящерка, шмыгнувшая между стеблями. Над холмом в солнечном мареве кружили большие стрекозы, бабочки-лимонницы и капустницы. Иногда, сверкая, как изумруд, в воздухе тяжко жужжал, бороздя воздух, бронзовик. В другое время я бы погнался за ним и сбил на лету картузом, но у меня сегодня были дела поважнее!
На берегу я подобрал коряжину, до белесой глади обкатанную водой, и долго ковырялся в щебенке, меняя место, но никаких монет не нашел, а только большой ржавый гвоздь с квадратной шляпкой. Я бросил его в воду, как чертов палец, но он упал плашмя. Невезучий день! Оставалось вернуться к озерцу.