Совдетство. Книга о светлом прошлом - стр. 77
Когда я впервые пошел с Жоржиком к колодцу, мне показалось чудом, как он без труда, несколькими движениями, опустил жердь с общественной бадьей вниз, зачерпнул, еще легче поднял вверх и перелил хрустальную воду в наше оцинкованное ведро.
– А можно мне попробовать? – попросил я в следующий раз.
– Тебе еще рано.
– А в колодец заглянуть можно?
– Можно. Только за крюк держись покрепче! Упадешь вниз – никто не спасет. У меня одногодок в Шатрищах так утоп… Петюня.
Я заглянул. На дне виднелся квадратик голубого неба, искаженный каплями, падавшими с бревен. Сруб, вверху сухой, серебристо-серый, весь в глубоких продольных трещинах, в середине наволг, потемнел и покрылся грибными наростами, а внизу, возле воды, кругляки были мокрыми, склизкими и зелеными.
– Если присмотреться, в колодце можно звезды увидеть, – сказал Жоржик.
– Ночью?
– Нет, прямо сейчас – днем.
Но звезд я внизу не обнаружил, сколько ни всматривался.
Пришло время, и мне впервые разрешили под руководством Жоржика набрать воды. Изнемогая от ответственности, я загремел цепью и снял ведро с крюка. Оказалось, «коромысло» наклоняется от небольшого усилия, и гладкая жердь чуть ли не сама собой опускается вглубь, а полная бадья почти так же легко поднимается наверх.
– Это из-за противовеса, – объяснил Жоржик, кивнув на толстый комель.
Самым трудным оказалось поднять тяжелую бадью над верхним венцом и, соображаясь с длиной цепи, перелить воду в свое ведро, стоящее на приступке. Тут мне Жоржик, конечно, помог. Но на следующий год я доставал и притаскивал домой воду самостоятельно и даже усвоил кое-какие хитрости. Опуская жердь в колодец, надо ее слегка разогнать, чтобы зачерпнуть как следует. Но тут можно перестараться. Если бадья слишком сильно ударится об воду – тогда можно поднять муть и мелкий песок, они постепенно скапливаются на дне, поэтому колодцы время от времени чистят и находят внизу удивительные вещи. Однажды извлекли старинный подсвечник, и его тут же забрали в Кимры, в краеведческий музей.
Когда меня впервые отправляли за водой одного, Жоржик спросил:
– Справишься или с тобой сходить?
– Ну что я, маленький, что ли!
– Осторожней! Там скользко!
– Я в кедах пойду!
Весело громыхая ведром и жалея, что никто из-за заборов не обращает внимание на мою водоносную самостоятельность, я домчался до журавля, схватился за дрын, потащил вниз и поскользнулся на мокрой глине. Чтобы удержать равновесие, я всей тяжестью повис на жерди, и бадья с разгону сильно ударилась об воду.
«Не беда, – подумал я, – в крайнем случае наберу еще раз, если черпанул мути».
Но вверх гладкий шест шел удивительно легко, и сердце мое заныло в скверном предчувствии. Так и есть: от удара кольцо, в которое была продета дужка, разогнулось, и общественная бадья осталась в колодце…
– Твою ж мать… – сказал бы Тимофеич в таком случае.
Смысл этого выражения мне не понятен, но я пробормотал то же самое. И заплакал, мысленно придумывая правдоподобные объяснения, как такая жуткая потеря могла случиться без всякой моей вины. Успокоившись и оглядевшись, я убедился: никто не видел, как утонула колхозная емкость. План спасения созрел мгновенно: надо тайком спуститься к Волге, зачерпнуть с мостков и отнести полное ведро домой как ни в чем не бывало. Сказано – сделано, вода, правда, оказалась слегка желтоватой, но я понадеялся, что в полутемных сенях этого никто не заметит.