Совдетство. Книга о светлом прошлом - стр. 78
– Что-то водица тиной пахнет? – удивилась бабушка, испив кружку.
– Колодец, видно, пора чистить, – отозвался Жоржик.
– Да и ряска плавает.
– Бабушка, а когда обед? – поспешно спросил я.
– Скоро, – улыбнулась она. – Проголодался!
– Ага, – кивнул я, зная, что для взрослых главное счастье жизни – это хороший аппетит у детей и внуков.
Через полчаса, когда мы на веранде пили чай, мимо нашего забора проковылял, чертыхаясь, Санай.
– Что бранишься? – спросил, выходя на крыльцо, Жоржик.
– Да вот, старуха моя пошла, ить, за водой, а какой-то растяпа казенный подойник утопил.
– Да уж, беда так беда!
– Вот воротился за кошкой – пойду теперича ловить.
– За кошкой? – изумился я, и в моем воображении возник Сёма, которого хватают, без жалости привязывают за хвост к жерди и суют в колодец, там он от ужаса выпускает когти и начинает, чтобы не утонуть, бить лапами по воде и в конце концов цепляет бадейку. Тогда его, жалкого и мокрого, вытаскивают наверх вместе с утопленным ведром.
– Ясно – кошкой. А чем же еще? Багром не достать – глыбко.
– Можно посмотреть?
– А чего ж нельзя? Пойдем!
«Кошка» оказалась железной цеплялкой, похожей на тройной рыболовный крючок, увеличенный до размеров маленького якоря. На длинной витой веревке Санай спустил приспособление вниз и пошерудил там, как работник Балда в море, беспокоя черта. Несколько раз дед выбирал веревку, но безрезультатно – кошка приходила пустой. Наконец, крикнув: «Есть!» – он вытащил черную осклизлую бадейку, тройник зацепил ее когтем за поржавевшую дужку.
– Мать честная, – воскликнул Санай. – Бадья, да не та!
– Как не та? – удивился Жоржик.
– Эвона, вся мореная и ручка железная. А у нашей люминевая была.
– Точно!
– Эта тоже наша, в позапрошлом году пропала. Думали, чужой мимоходом прихватил. А она тут как тут. Значит, кто-то из своих упустил и смолчал.
Оттого, что «кто-то из своих» тоже утопил бадью и тоже не сознался, мне стало полегче. Санай снова опустил «кошку» в колодец, снова покрутил веревкой из стороны в сторону и вскоре вытащил второе ведро с алюминиевой дужкой, то, что потерял я час назад.
– Ну вот – теперь у нас два казенных ведерка. Спасибо растяпе…
– Колодец надо бы почистить, – заметил дед Жоржик.
– Это зачем же?
– Вода тиной отдает…
– Кто сказал? – И Санай напился прямо из бадьи, проливая воду себе на грудь. – Сахар! У нас тут ключи особые! С серебром. Попробуй-ка сам, Петрович!
Жоржик тоже хлебнул и как-то странно посмотрел на меня.
– Ты, наверное, Юрок, слишком глубоко зачерпнул? – спросил он с подозрением.
– Ага, – покраснел я и опустил глаза.
– Ты больше, милый, так никогда не делай!
– Не буду.
По случаю спасения сразу двух бадеек Жоржик предложил соседу выпить можжевеловой, а на закуску открыл привезенную из Москвы банку шпрот. Перед тем как съесть маслянистую, темно-золотую рыбку, Санай долго держал ее на вилке перед блеклыми глазами и ворчал:
– Вот ить что городские удумали – мальков коптить!
10
На Волге мы, конечно, не только рыбачили. Сразу за огородами начинался лес, полный сокровищ. Иной раз, пойдя в елочки… Но тут надо бы кое-что объяснить. На задах, за хлевом, тянулись узкие грядки картошки, усыпанной красивыми белыми и фиолетовыми цветами с желтыми глазками. Жоржик помогал тете Шуре ее окучивать, поэтому получил разрешение изредка выкапывать молодые клубни, и я узнал, как она растет. Дед, глубоко взяв заступом, поднимал на лопате целый куст вместе с большим куском рыхлой земли. Затем он встряхивал стебли, грунт осыпался, обнажая корни и картофелины, желтые, как репа, а величиной от лесного ореха до хорошего яблока. Их даже не надо было чистить, бабушка только мыла корнеплоды, обтирая жесткой тряпицей, складывала в чугунок и ставила на керосинку, выкрутив фитили на полную. Час – и готово. Сваренную картошку посыпали мелко порезанными чесноком и укропом, а еще на стол ставилась свежая сметана, которую мы тоже покупали у хозяйки, – такая густая, что алюминиевая ложка стояла в ней торчком. Мне разрешалось выбрать себе самые мелкие и нежные на вкус картофелинки.