Совдетство. Книга о светлом прошлом - стр. 106
– Принца ждала.
– Дождалась?
– Ага – нищего. Тише, дурак! Стены бумажные.
Я вспомнил все это, глядя на Таю, которая, словно не услышав просьбы, сидела неподвижно и смотрела, не отрываясь, на огонь.
– Ну же, Таисия Васильевна, эй! – Голуб повторил просьбу с капризной настойчивостью и щелкнул пальцами.
– Просим, драгоценная наша! – подхватил Юра-артист. – Или уступите гармошку! – Он сам играл, кажется, на всех инструментах.
Баянистка вздрогнула, очнувшись от своих дальних мыслей, кивнула, топнула босоножкой и растянула оскалившиеся мехи, а ее голые, почти детские руки взбугрились мышцами – не хуже, чем у физрука. Тяжелый все-таки инструмент! Иван Поддубный мог бы вместо чугунной трости для тренировки носить с собой футляр с баяном.
Над умирающим костром запрыгали веселые звуки вступления. Знакомая вещица! Голуб уверяет, что ее пели еще до войны в первых пионерских лагерях, тогда их называли детскими коммунами. В прошлом году у нас в «Дружбе» выступал дедок, который сначала был беспризорником, ночевал в асфальтовых котлах на улице, а потом попал в приют и стал пионером. Однажды к ним с проверкой приехал сам Дзержинский, в длинной шинели. Он обошел помещение, осмотрел столовую, медпункт, спальню, мастерские, задал несколько вопросов, проверяя политграмотность педагогического коллектива, а потом вдруг заметил насекомое на воротничке воспитанника.
– Это еще что такое? Газет не читаете! Ильич ясно сказал: вошь сегодня – главный враг советской власти! Саботируете!
Начальник детдома, бывший инспектор гимназии, которому нашептали, что всех проштрафившихся тут же забирают в подвалы ЧК, упал на колени, мол, не губите, семья, дети, трубы от мороза полопались, а воды на такую ораву с уличной колонки не натаскаешься. Но Железный Феликс прикрикнул, чтобы тот бросил свои старорежимные коленопреклонения, потребовал бумагу и написал два мандата. Один – детдомовцев раз в неделю бесплатно мыть в ближайших – Доброслободских банях, а второй – выдать со склада ВЧК ящик мыла.
– С тех пор мы чистые ходили, как барчуки! – улыбнулся дедушка пустыми деснами.
Я смотрел на этого лысого пенсионера в красном галстуке и думал, что тоже когда-нибудь, состарившись и поседев, стану рассказывать юным ленинцам про наш лагерь «Дружба», а они будут слушать раскрыв рты, недоумевая, неужели, в самом деле, в далекие времена молоко и сметану в лагерь из соседнего колхоза возили на телеге, запряженной гнедой клячей Стрелкой с огромными серыми мозолями на опухших мослах.
Тая сыграла вступление и кивнула Эмме Львовне. Воспитательница сначала закатила глаза, потом округлила рот, который стал похож на букву «о», нарисованную ярко-красной помадой, наконец, заголосила:
Все подхватили: