Соткана солью - стр. 4
– А что у нас? У нас все, как всегда, – уже слегка опьянев, пожимаю плечами и, тяжело вздохнув, отставляю бокал. На его дне я точно счастье не найду, да и не стоит лишний раз демонстрировать свою слабость детям. Я уже давно исчерпала лимит, пока жила с их отцом.
– Ага, охотно верю, – продолжает меж тем Олька. – Мне сейчас звонил Денис, он ужасно расстроен. Мам…
– Что? – снова тяжело вздыхаю, решив, что дочь сейчас начнет упрашивать отпустить Дениску к отцу и его новой семье. Однако, Олька, помедлив, осторожно произносит:
– Ты не обижайся на него. Он просто… Знаешь, со временем он все поймет и оценит. Да и сейчас уже понимает, иначе не попросил бы меня позвонить. Я ведь тоже такой была, а потом повзрослела и увидела, что ты для нас всё, а папа… папа он… я знаю, любит, никогда не оставит и будет рядом, но у него всегда была своя жизнь помимо нас. У тебя же вся жизнь в нас и… спасибо тебе за это! Я очень тебя люблю, мам, и ценю все, что ты для нас делала и делаешь. Не расстраивайся, ладно? Просто Дениска скучает.
Я тяжело сглатываю колючий ком и, задрожав, все же даю волю слезам.
Что я там говорила? Счастья нет?
Глупости. Вот оно – самое что ни на есть. В моих прекрасных детях, а остальное все – дурь и блажь. Надо просто поменьше работать, а то с таким графиком кто угодно взвоет.
– И я тебя люблю, дочунь, – взяв себя в руки, возвращаюсь к разговору. – Ты как? Все хорошо?
– Да, мамуль, все прекрасно. Жду каникулы, у нас столько планов…
Олька рассказывает, что они с друзьями наметили, а я слышу в ее голосе впервые за последние три года былой энтузиазм, и снова слезы на глаза наворачиваются.
После того, что нам довелось пережить из-за Долговских афер, дочь замкнулась в себе, и я вообще перестала ее узнавать. Она, конечно, старалась делать вид, что все в порядке, но разве материнское сердце обманешь?
Я видела, что от моей неунывающей девочки осталась лишь бледная тень. В один миг жизнерадостная хулиганка и душа компании, полная идей, энергии и задора, превратилась в замкнутую, циничную колючку.
Сказать, что я переживала – не сказать ничего, я просто сходила с ума, не зная, чем помочь и как облегчить то, что съедает ее изнутри. В ход шли попытки поговорить по душам, отвлечь и занять чем-то, а то и воспользоваться услугами психотерапевта, но все было безуспешно.
В итоге пришлось смириться, признав, что перемены в сложившейся ситуации неизбежны, однако я не теряла надежды, что моя девочка еще оттает, сможет преодолеть свою злость и предвзятое отношение к людям. И кажется, я не ошиблась – процесс в самом деле пошел.
После разговора с Олькой у меня на душе становится легко, все обиды и глупости забываются, и я иду к сыну, чтобы зарыть топор войны.
– Спишь? – постучав, заглядываю к нему в комнату.
– Нет.
– Поговорим?
– Давай, – тяжело вздохнув, откладывает Дениска игровую консоль на тумбочку и включает прикроватный светильник.
Я прохожу в комнату и сажусь на краешек кровати, боясь одним неосторожным движением разрушить хрупкое перемирие. Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга. Сыну неловко, да и мне изрядно не по себе. Не знаю, с чего начать и как пойти на уступки, чтобы у Дениски не сложилось впечатление, будто он прав и впредь можно вести себя подобным образом.
– Знаешь, я тут подумала… Пожалуй, тебе и в самом деле нет никакого смысла оставаться здесь на Рождество и Новый год. Поезжай к отцу и проведи хорошо время, пока я занимаюсь делами. А потом перед школой сгоняем на пару дней куда-нибудь отдохнуть. Что скажешь? – я пытаюсь придать голосу энтузиазма, хотя каждое слово дается мне с огромным трудом.