Смерть в салоне восковых фигур - стр. 22

– Да, промелькнула, только вот ежели по губам судить, то это не похоже было на разговор.

– А на что это было похоже?

– На молитву… Ну, по крайней мере, мне так показалось.

– Крестился при этом?

– Может, и крестился, я не видел, врать не стану!

– Что дальше было? – продолжал задавать вопросы Фома Фомич.

– Он остановился возле какой-то фигуры. Вот тут, да, Пядников разговаривал, подняв голову…

– С кем?

– Как с кем? С фигурой этой и разговаривал! – горячо выпалил Сиволапов.

– Может быть, он все-таки сам с собой разговаривал? – засомневался начальник сыскной.

– Ну, не знаю, – медленно произнёс городовой. – Он подошёл к фигуре, поднял голову и, глядя на неё, что-то сказал. Потом стоял и молчал, вроде как слушал, затем снова заговорил, потом замолчал, потом заговорил…

– Как долго это продолжалось?

– Да четверть часа, может и больше, я времени не засекал.

– Что было дальше?

– Ничего, задул Пядников свечу и ушёл. Я даже удивился – зачем? В темноте-то несподручно без света ходить…

– Может, он тебя увидел?

– Нет, я, присевши, наблюдал, не впервой следить приходится! – важно проговорил Сиволапов.

– Значит, подведём итог. – Начальник сыскной выбрался из-за стола и принялся ходить по кабинету. Городовому пришлось крутить головой, чтобы не упускать из виду фон Шпинне. – Как я понял, ты, совершая ночной обход участка, увидел, что какой-то человек заглядывает в окна салона восковых фигур. Подошёл, узнал лавочника Зрякина и прогнал его. Так дело было?

– Да, бежал за ним до ворот!

– А потом решил вернуться к салону и самому посмотреть, что могло заинтересовать там Зрякина. Вернулся. Стал наблюдать. Заметил, что в салоне, в полной темноте, кто-то ходит. Ты подумал, это воры, и хотел уже свистеть, но приход Пядникова, который спустился по лестнице, тебя остановил. Верно?

– Верно! – кивнул городовой.

– Двигаемся дальше, – продолжал фон Шпинне. – Пядников со свечой в руках принялся расхаживать по салону и разговаривать сам с собой. Затем он начал говорить с одной из выставленных там фигур, после погасил свечу и ушёл. Так всё было, я ничего не напутал?

– Так! – энергично кивнул Сиволапов.

– Больше тебе добавить нечего? – спросил начальник сыскной, равнодушно глядя на городового, и сел за стол.

– Нечего! – уверенно проговорил Сиволапов.

В кабинете воцарилась тишина, и стало слышно, как время от времени скрипит стул под городовым, как где-то цокают подкованные каблуки, как с улицы доносятся детские голоса. Фома Фомич точно забыл про Сиволапова, сидел и лениво осматривал свои ногти. Сиволапов чувствовал неловкость оттого, что начальник сыскной не обращает на него никакого внимания. А может быть, ему нужно просто встать и уйти? Может быть, спросить? Но спрашивать не пришлось.

– А теперь, – Фома Фомич нарушил молчание, забыл про ногти и глянул на городового, – расскажи мне, братец, что ты видел в салоне во второй раз?

– В какой второй раз? – тряхнул головой, точно со сна, Сиволапов и даже вздрогнул, точно стало ему зябко. По всей видимости, он не ожидал такого вопроса.

– Ты ведь вернулся следующей ночью… – Это был не вопрос, а скорее утверждение.

– Так я не… – Городовой завертелся на стуле, замыкался, точно собирался бежать, да не мог решить, в какую сторону. Понимал: в какую ни беги, всё равно поймают.