Смерть в изумрудных глазах - стр. 7
– Боже мой! Пятый класс. Это сколько девочке было лет?
– Одиннадцать.
Полуянов ждал: скажет сейчас, что лучше бы он на своих «добрых новостях» сидеть продолжал. Однако Митрофанова отрезала:
– Тогда езжай. Обязательно нужно выяснить правду. И вырвать жабры – тому, кто ее довел.
Дима хотел выразить удивление: обычно Надюшка в подобном тоне не выражалась. Но взглянул в ее решительное лицо и пообещал:
– Обязательно.
Оксана Юрьевна тоскливо посмотрела в окно и в который раз мысленно прокляла свою работу. Мало того что должность социального педагога оплачивалась по ставке чуть выше уборщицы, – еще и вечно приходилось на острие балансировать.
Детей в школе – больше тысячи. И каждый – хоть самый милый, благовоспитанный отличник – минимум однажды за время учебы да влипнет в историю. А добрая треть ее подопечных проблемы доставляла постоянно. Конфликтовали, дрались, притаскивали «запрещенку» – пришлось даже сейфом обзаводиться, доверху набит «электронками», обычными сигаретами, зажигалками и петардами.
Осложнял положение и факт, что социальный педагог – должность для родителя пока не слишком понятная. Когда учителя вызывали, выслушивали упреки покорно, визита к директору и вовсе неприкрыто побаивались. С ней же вечно пытались спорить, а то и обвинять во всех смертных грехах – от несправедливых придирок к их «кровиночке» до создания в школе «некомфортной атмосферы».
Да и родительский контингент весьма разнородный. Обеспеченных людей в Мурманске немало, и с этими особенно сложно. С учителями хоть как-то считались, а ее откровенно держали за «обслуживающий персонал».
Отец Маши Глушенко был из таких – богатых да борзых. В открытую ей заявлял, что специально отдал дочь на дзюдо – чтобы «умела ударить первой». На попытки социального педагога поговорить, предупредить, что девочка ведет себя излишне агрессивно, отмахивался: «Вы докажите. Нет заявления – нет дела».
А жаловаться на обидчицу дети действительно боялись. Маша давно всем и каждому объявила: папа ее в любом случае отмажет. И директор будет на ее стороне, потому что «мой старикан нашу паршивую школу спонсирует».
Оксана Юрьевна, разумеется, знала про конфликт Глушенко и Можаевой. Несколько раз заводила Олю в свой кабинет, уговаривала: собраться всем вместе, с родителями, обсудить ситуацию, призвать одноклассницу к ответу. Но девочка упрямо повторяла, что «у нее все нормально». И доказательств никаких. Маша – истинная дочь своего ушлого папочки, так что редко делала гадости собственными руками. Зачем, когда полкласса у нее в прихлебателях ходит?
И сейчас Оксана Юрьевна почти радовалась: ей казалось, что возмездие для семейки беспредельщиков неизбежно. Слишком очевидная связь.
В понедельник – Маша избивает одноклассницу. Свидетелей, к счастью, искать не надо: как раз на выходных в школьной раздевалке наконец установили видеокамеру, она и запечатлела инцидент. А во вторник – Оля кончает с собой.
Про уголовное дело о доведении до самоубийства речи, понятно, не идет: слишком мала обидчица. Но исключить из школы – возмездие справедливое.
Однако в среду к ней в кабинет явился Машин отец. По-хозяйски запер изнутри дверь (ключ торчал в замке), вальяжно откинулся в кресле для посетителей и швырнул на стол пачку перетянутых резинкой тысячных купюр.