Смерть субъекта - стр. 17
– Имя, – говорит он, и я до последнего надеюсь, что обращается он не ко мне, а к моему соседу по строю.
Ему приходится повторить.
– Ливий Велатус, господин, – отчитываюсь я.
– Смотри прямо, когда с тобой разговаривают, – приказывает Креон Прэтор.
Я несмело поднимаю голову, и ветер орошает меня брызгами влаги. Я моргаю, но не имею возможности протереть глаза. Нам полагается стоять ровно, иначе есть риск получить по физиономии или по почкам.
Я думаю: ублюдок меня раскусил, как-то приметил паршивую овцу в стаде наметанным взглядом. Мне конец. Я представляю, как жесткие руки децуриона вытаскивают меня из строя и швыряют в вязкую грязь. А следом он приставляет пистолет к моему затылку, вышибает мозги, и они смешиваются с серой жижей, затопившей плацдарм.
– Войдешь в мой патрульный отряд, – вместо этого распоряжается Креон.
Я почтительно кланяюсь.
– Благодарю, господин, – говорю я.
И уже вечером мне предоставляется шанс отблагодарить его по-настоящему.
***
В «Карсум Либертатис» тироны выполняют самую грязную работу – носятся по мелким поручениям, чистят камеры, кормят и обслуживают заключенных. Обслуживание подразумевает также и утилизацию тех, кто уже не жилец. Но большинство новобранцев считает, что лучше нянчиться с мертвецами, чем угодить в злосчастный патрульный отряд. Риск погибнуть от рук каких-нибудь нарушителей слишком велик, и львиная доля рекрутов просто не доживает до повышения.
А я радуюсь, что вытянул этот жребий. Ведь только патрульные «Фациес Венена» могут легально выходить на улицу ночью.
Мне нравится ночь, ее звуки и запахи. Меня завораживает спящий город, кажущийся нарисованным, и бескрайний черный купол, раскинутый над мрачными махинами зданий.
Я отстаю, засмотревшись на звезды. Никто не учит нас астрономии, но мне все равно любопытно посмотреть на ночное небо. В масштабе космоса наша жизнь представляется смешной и ничтожной.
Я получаю тычок под лопатки от тирона, следующего за мной. Его не волнуют праздные философские размышления. Он стремится побыстрее «отмучаться» и вернуться в свою постель в общежитии «Фациес Венена».
– Шевелись, дохляк, – раздраженно бурчит он, – не загораживай проход.
Стоит ли упоминать, что мои отношения с товарищами не сложились с самого начала или это и без того очевидно?
Не знаю, что послужило тому причиной – мое внезапное «везение» попасть в отряд или привычка держаться ото всех особняком? Быть может, «стая» стремится изжить хилого товарища, быть может, другие подсознательно чувствуют во мне отличие и скрытый изъян. Меня не любят, гнобят и шпыняют. А я еще даже не стал «любимчиком» децуриона, впоследствии центуриона.
Стану.
Сегодня.
Сейчас.
Я ускоряю шаг. Обычно я предпочитаю помалкивать, но все же размышляю, нужно ли мне огрызнуться в ответ, когда начинается заварушка. Все происходит так быстро, что я толком не понимаю, откуда взялись эти люди – они словно воплотились из окружающей нас темноты. Тишину раздирают на куски звуки выстрелов, и следом тут же заходится тревожным воем сирена.
Тирон, идущий за мной, падает, придавливая меня своим телом, а он крупный малый, и, вероятно, ему я и обязан чудесным спасением. Его туша загораживает меня от града осколков бомбы, взрывающейся рядом с нами. От хлопка закладывает уши, а яркая вспышка словно выжигает сетчатку. Я барахтаюсь под павшим товарищем, слепой и беспомощный.