Слово Ветра - стр. 33

— Как он? — мне впервые дико хочется обнять мать, но на моих руках сидит Маруська.

— Без изменений, — мама отвечает бесцветным голосом и, сжав на груди трясущиеся руки, подходит к окну.

А я на расстоянии ощущаю её боль и окончательно посылаю к чёрту все обиды. На мобильном включаю мультики и прошу Марусю немного посидеть в уголке. Малышка кивает. В крохотных ладошках стискивает плюшевого зайца, которого повсюду таскает с собой, и делает вид, что с интересом смотрит на экран. А сама волнуется не меньше моего и боится незнакомого места, моей матери, да и, что греха таить, моих слёз. И всё же Руся стойко держится и даже не хнычет. Маленькая, но такая сильная и закалённая жизнью, она сейчас отчего-то напоминает мне Ветра в юности.

Целую кроху в лохматую макушку. Сегодня, к сожалению, мне было не до причёсок. А потом подхожу к матери. Обнимаю ту за плечи. Носом утыкаюсь в белоснежный воротничок, пропитанный ароматом знакомых духов, и даже не пытаюсь скрыть слёз.

— Он справится! — уверяю не маму — себя.

Глупо, конечно, но мне тоже сейчас нужна поддержка. Тихие объятия и слова надежды. Но мама не спешит на помощь. Напротив, небрежно дёрнув плечом, она отходит от меня. Её обида никуда не делась. А может быть, стала только сильнее.

— Что произошло, мам?

Стою на месте, безвольно опустив руки по швам. Я понятия не имею, о чём принято говорить в подобных ситуациях, но чувствую, что не могу молчать. В отличие от мамы.

— Прошу, поговори со мной! — голос срывается от слёз, колом застрявших в горле. — Пожалуйста!

Мама всхлипывает и качает головой. В сером свете дождливой осени её сгорбленный силуэт видится мне чересчур хрупким и сломленным. Понимаю, что ей не хочется вспоминать, но я должна знать…

— Я ему говорила: не лезь! — сквозь минуты молчания, хрипит мать и снова содрогается в немом плаче. — А он… он сказал, что не простит себе, если снова струсит…

— Мама…

Наплевав на гордость, подбегаю ближе. С силой сжимаю тонкие плечи. Такие слабые и податливые, что не на шутку становится страшно.

— Пожар начался вчера вечером во втором цехе, — на одном дыхании бормочет мама. — Отцу сразу позвонили. Вызвали пожарных. Поначалу казалось, что всё под контролем. Рабочих эвакуировали, огонь локализовали.

Сквозь слезы и глухие стенания мать говорит всё тише и тише.

— Пожарные и сами не понимают, как пламя перекинулось на административное здание. А оно, сама знаешь, старое уже. Перекрытия ни к чёрту.

В голове шумит так, словно все паромы мира враз загудели. Я с трудом разбираю слова матери. Почти не слышу, как она ворчит на пожарных и проклинает легкомыслие отца, за каким-то лешим, так некстати заглянувшего к себе в кабинет.

— Мам! — шепчу, когда родной голос обессиленно смолкает. — Папа поправится? Правда?

Мама кивает в ответ, хотя чувствую, что лжёт. Это я живу надеждой, она – давно научилась смотреть фактам в лицо.

— Нана! — внезапно шелестит Маруська, поправляя на носу очки. Её робкий писк слишком невнятный и смазанный. А простое «Нана» звучит почти как «мама». У малышки закончился мультфильм. Только и всего. Но для моей матери она становится катализатором безумия.

— Залезла в кабалу всё-таки? — мама бросает холодный взгляд в сторону девочки, словно только заметила её присутствие, и с отвращением морщит нос.