Следующая остановка – «Пионерская-стрит» - стр. 3
– А с финном что?
– Ну, сюжет такой был: Майре ушла от Йоханнеса. Ну это как Маша ушла от Ивана. Ну то есть она позвонила ему из Финляндии и всё. И он выпил море, просто море анисовой. Просто Господин Анис. В смысле, узо он пил, дело в Греции было. Ну пил и пил, никого не напрягал особо. После открытия выставки все вышли в сад, там был фуршет, а он чуть-чуть задержался. Ну никто на это внимания не обратил. Наоборот, хорошо. Ни шума, ни звона, ничего не было. Двери и стены – звуконепроницаемые. Мы только увидели такую картину: открываются двери, выходит Йоханнес весь в крови, делает три очень будничных шага вдоль стены и падает в траву.
– Умер?..
– Не-ет!.. Первую помощь ему оказали, всё сделали. А потом увидели побитую экспозицию. Вся керамика – к чертям! Когда этот варвар пришёл в себя – побили его, и снова первую помощь оказали. Отношения, конечно, уже напряжённые были.
– А дальше?
– Все клеили, торопились. Вот я это чудище сделал.
– А Йоханнес?
– У него рука распухла. Грек-галерист его в больницу повёз. Осколки вытащили, забинтовали, обратно привёз. Конечно, мы все с сочувствием. Он всё жене пробовал дозвониться, та трубку не брала. Кто-то, кто английский знает, позвонил ей со своего номера, чужой номер она взяла. И ей все хором начали объяснять, что Йоханнес ранен и что уходить от него не надо. Она ответила что-то по-фински. Только Йоханнес понял – и перевёл нам на английский. А грек мне перевёл на русский. Не знаю за качество этого перевода, но я понял, что она оставила ключи и кошку какому-то пекарю – в Финляндии, а сама уехала не помню куда, но с кем-то куда-то уехала. Не знаю, от меня тоже жена ушла однажды, я счастлив был. А Йоханнес, короче, весь разбит. А они же там – финны – на первом месте по самоубийствам. Мы от него не отходили. Точнее, он всё время при нас был. Лежал в шезлонге, не двигался. А мы всё клеили. И мне вдруг показалось: если всё склеим, то Маша эта вернётся. Придумал это и говорю типа: «Переведите Йоханнесу». Он это услышал, вник, ожил немного. Стал, короче, одной рукой нам помогать, в раствор макал, осколки подносил… В общем, не осталось осколков.
– И она вернулась?
– Не знаю.
Открытый финал.
Гончар докурил и ушёл в мастерскую.
…Наверное, Майре, перед тем как уехать, навела порядок в квартире. Да, собирая свои вещи, увлеклась – и сделала уборку. Последний подарок мужу.
Муж входит в квартиру. Чистую, пустую, мёртвую, икеевскую квартиру. Слышны только его шаги. Не быстрые, он не спешит увидеть последнюю комнату, как бы давая жене шанс нечаянно появиться, занять своё место. Но её нет.
А до этого ещё была сцена с пекарем. Тот отдал ему ключи, налил кофе и написал свой домашний адрес, сказав, что кошку можно забрать в любое время. Пекарь не был близким другом бывшей семьи, но в то же время он был человеком, которого и Майре, и Йоханнес видели каждый день. Скорее всего, он не знает, что является свидетелем трагедии. Хотя в голове керамиста уже промелькнула мысль, что это не трагедия. И он зацепился за эту мысль.
Ещё четыре часа назад он был в Греции. Грек проводил его на самолёт, подарил на прощание бутылку узо, но велел почему-то не пить. Бутылка была самой тяжёлой вещью в рюкзаке. Больше поклажи не было. Летел налегке. Ну, как бы налегке. Если бы приходилось сдавать мысли в багаж, то ему бы пришлось сурово доплатить.