Славный судный день - стр. 11
Марика вдохновляла. Сама идейная, она заряжала и других энергией и желанием что-то делать. Благодаря ей, в общем-то, я начал выползать из состояния овоща и пытаться вновь влиться в привычную жизнь. Сеансы Норы были для меня важны, но именно Мара стала светочем. Корпело пыталась помочь мне "лечением", но Ранта не делала из меня больного.
Перевел взгляд на соседний дом – такая же многоквартирная клетка, человейник чуть пониже нашего через двор-колодец, – где мог различить за полупрозрачными шторами жизнь других людей. Но в том окне, в котором хотел увидеть движение – пусто и темно. Прямо напротив моего. Разводы на стеклах напоминали о рисунке, что еще неделю назад горел ярким красным цветом.
Тяжело вздохнул, уходя вглубь квартиры. Глянул украдкой на часы – до прихода Марики и Лоренца оставалось часа четыре-пять, и, по большому счету, я мог прямо сейчас начать просматривать вакансии… Прикрыл глаза буквально на мгновение, прогоняя перед ними мой уход из Альянса, багряной лицо Мартинса; то, как уже четырнадцатый день не отвечаю на звонки и сообщения от Норы…Думал, и думал, и думал. Пытался копаться в памяти, вспомнить дом, лица родных, улицы города, где родился; вспомнить хотя бы те часы, которые провел в камере дознавателя. О чем мы говорили. Что со мной делали. Но в голове – черная-черная пустота вместо событий и людей. Словно эпизоды стирали ластиком или осветляли клячкой до небрежных набросков. Зато помнил лекции деда, запах книг и деревья на тропинке в лесу, который рос за нашим домом; помнил прохладу воды в колодце и пение птиц летними ночами, когда я спал на чердаке и смотрел через круглое окно на небо. И скитаясь по обрывкам жизни сам не заметил, как провалился в сон.
Или вынырнул в нем? Сознание бросило меня в кипящее внепространственное нечто. Алое. Горящее. Тлетворное. Воздух там наполняли шипящие шепоты – бесперебойное многоголосие, жуткое и сильное. Они преследовали. Дышали в затылок. Но стоило обернуться, как меняли свое местоположение. То ли сетка вен, то ли наросты, в следующий миг трансформирующиеся в черные ветви сгоревшего леса, следом – в мрачных воронов, а затем – в колючую проволоку и кованые заборы. Мир вокруг клубился, менялся, переходил из одной формы в другую – то плавно, то скачками. Но неизменно оставался красно-черным. Красные небеса. Красная топь под ногами. Я пытался идти, но ноги утопали в трясине, и с каждым шагом я оказывался глубже. Дышать становилось невыносимо, словно и воздуха становилось меньше. От рези в легких темнело в глазах, а мое страдание, кажется, лишь сильнее разжигало горнило. "И явится Сумрачная, и дыхание ее повергнет мир в холод. И придет Аштес, и заставит пить кровь горячую. И запылают костры воздаяния, и вспыхнут на них отступники". Я пытался идти и говорил беспорядочно, силясь заглушить гремящий в ушах голос. Голос деда, решившего вместо профессора стать для студентов проповедником. Что с ним случилось? Почему он вдруг уверовал? Почему уверовал не в то? Ведь всех нас должна защитить Богиня Матерь – так говорил один из венценосных монархов, так говорил Посол Небесный. Но слова становились громче и громче, настолько оглушающими, что болело в ушах. А затем я почувствовал, как на шее стало горячо. Поднял руки, коснулся ушей. Посмотрел на свои пальцы.