Сказки печали и радости - стр. 22
Вольяна вздрогнула. Быстро поймала потянувшуюся к плети руку, заявила:
– Нет! Вы не будете их сечь. За что? Услышали о моих… надеждах… и пусть.
Увальни смотрели затравленно, Бессчастный – мрачно.
– И вам – за Гофманом наследовать? – Руку он демонстративно отряхнул.
Щеки Вольяны вспыхнули. Зато пират ликовал: всех перессорил!
– Так вот, король, – сладко продолжил он, – любит нас как детей, а дети непослушны. Ну нарушаем мы его запреты, ну сбегаем… простит! Зато если людишки, – он подмигнул Бессчастному, – нам что сделают или я так скажу… – Он сделал жалобные глаза, но тут же щелкнул зубами. – Оп! И точно никаких яблочек. Ну так что? Кто меня расчешет?
Вольяна опять посмотрела на Бессчастного. Тот, злобно рыкнув, ответ дал простой:
– Что ж. Вы мягкотелая девица, вам и чесать.
– Я замужняя! – возразила она.
Пират послал им морозный воздушный поцелуй, стало еще гаже.
– А я мужчина. И не лакей.
– Но… – Больше всего задело «мягкотелая», брошенное как плевок.
Бессчастный молча щелкнул пальцами. Один из подскочивших верзил вмиг протянул гребень из стоявшего здесь же мешка с пожитками пирата. Жемчужный. Дорогой.
– И на подачку королевскую вы надеетесь. Не я. По мне, так зря тешитесь.
Вольяна разъяренно глянула на Бессчастного, но тот уже скрестил руки на груди. И ладно.
Осторожно, шаг за шагом она подходила к клетке. Пират следил. Не дышал в ее сторону, только смотрел наглыми глазищами. Странно смотрел.
– Мда… с таким душевным обществом не удивляюсь, что старика выбрала.
Вольяна молчала. Руки тряслись. А ну как он дыхнет… посильнее? И сразу ударит ногой, разбив хрупкую ледяную плоть? В море он убивал именно так.
– А я тебе как, девка? – Но пират лишь повел головой, приосанился. – Могу и согреть…
– Замолчи! – Она замахнулась гребнем. Чуть правда не стукнула. – Отворачивайся.
– А ина-аче? – пропел Гроза Морей, дохнув ей на ноги.
На туфлях образовались шапки снега, Вольяна ощутила болезненный холод в щиколотках, но упрямо присела рядом.
– А иначе рожа твоя встретится с моим кулаком, – раздалось за спиной, и Бессчастный, опустившись подле нее, повторил: – Отворачивайся, а то наголо обреем.
Удивленная, Вольяна оглянулась. И поймала одобрительную полуулыбку. Зауважал за то, что не струсила, снизошел? Много же мужчинам надо… смешно.
Густые жесткие волосы пирата пахли морозным утром. Сидел он удивительно смирно, гадостей не говорил. Но вспомнилось горькое: гриву мужу она до последнего дня расчесывала тоже – если пальцы его совсем немели.
– Почему все-таки? – вдруг услышала она. Бессчастный рядом насторожился.
– Что почему?
– Ну… вот так? За яблоком полетела? Безумно это, не добряк Альбатрос. Как и все мы.
Вольяна прикрыла глаза, силясь думать о вредном колтуне, с которым боролась.
– Вы любили когда-нибудь? – прямо спросила она наконец.
Не человек же, колдун. Чего стесняться? Он, кажется, удивился, задумался.
– Ну-у, жизнь люблю. Свободу. Команду любил, которая меня приняла…
– И не было в ней никого, кого совсем страшно было бы потерять?
Зря полезла. Пират вдруг вырвался, обернулся. Глаза стали стеклянными, потемнели, но тут же он усмехнулся – так колко, что и без льда заморозил.
– Что, девка, думаешь, завидую твоей великой любви? Нет. Не завидую. Знаешь, курица в руках как-то получше, чем чайка в небе. Делай свое дело.