Сказки печали и радости - стр. 21
– Как знаете, – печально отозвался Цесаревич, прикладывая к груди руку.
Знает? Нет. Но сегодня, войдя в серую от сумрака и страдания спальню мужа, сжав все еще крепкую, но иссыхающую ладонь, убедилась: выбрала правильно. Он лихорадочно всмотрелся в нее – что-то чувствуя? Шепнул: «Не бойтесь: я и в небе буду с вами». Закусил от боли губу. Сердцецветы, огнецветы, громоцветы, звездоцветы – чудо-камни, что беглые колдуны крали с Буяна и продавали людям, – он использовал в механизмах не раз. Потому так теперь и мучился. И долго умирал. Прощаясь, тихо пообещал: «Дождусь. Хотя знаете… есть у меня совсем бесполезное старое изобретение, пистолет, чья конструкция выдержит лишь один выстрел… зато пуля долетит в любой конец мира, куда пожелаю. Всегда думал, спасу однажды ею кого-то, может, нашего Цесаревича, а теперь хочу послать себе в голову. Но не стану».
– Удачи. – И Цесаревич отступил. – Берегите себя.
Народ, видя его печаль, загомонил сильнее, но для Вольяны все восклицания и вопросы слились в пчелиный шум. Она молча поднялась на корабельный нос. Встала у штурвала. Коснулась рукоятей, увитых вьюном, – и облака-паруса, сейчас белые как день, поймали ветер.
Летучий корабль отправился в путь.
– Эй, девка, – бросили из клетки. – Или кто угодно, все равно. Расчешите мне волосы!
Вольяна посмотрела на Бессчастного, с которым они, как и остальная скудная команда, привычно коротали время на палубе, силясь согреться лучами прохладного солнца и рассмотреть небесный пейзаж. Не сидеть же в каютах. А вот разговоры не клеились. Все попытки Вольяны быть милой или хоть вежливой разбивались об угрюмость. Наглость Грозы Морей разбилась так же.
– С чего? – Бессчастный не повел и бровью.
– А с того! – Пират сощурился, мотнул головой. – Третий день летим! А меня никто не чешет. Сам не могу! – Он потряс руками, связанными и скрытыми куском мешковины. – Кормите с вил, как скотину, так хоть причешите!
Прикосновением он тоже мог заморозить – выяснилось, когда в первый день попытался убежать. Один из часовых чуть не лишился руки, второй – носа.
– Много хочешь, – бросил Бессчастный и снова облокотился на борт. – Баба…
Вольяна поморщилась, но смолчала. Пара увальней, стерегущих клетку, обменялись ухмылочками. Эти двое – все, кого Цесаревич дал. Никакой прислуги, юнг, инженеров. Неудивительно: Буян был местом хитрым, оттуда редко возвращались. Поэтому припасы взяли простые, вроде фруктов, хлеба, вяленого мяса, а в остальном понадеялись на разумность корабля. Ведь сердцецвет давал автоматам какой-никакой разум, даже речь – понимал. Довезет.
– Я сказал, р-расчешите меня! – Пират повысил голос, и ледяной ветер обжег Вольяне щеки. – Или Альбатрос точно не даст вам ничего! Прикончит вас!
Бессчастный снова окинул его брезгливым взглядом. Напомнил:
– Ты вообще-то его подвел. Мы тебя везем судить. И с чего ты решил, будто нам от него…
Пират расхохотался. Магия его зашлась невыносимым звоном.
– Судить? Меня? Вы вообще не знаете Альбатроса? – Хмыкнув, он подполз к прутьям, сунул в проем нос. Оскалился. – Ну а про делишки ваши… вон сплетники. – Он кивнул на увальней.
Те тут же сжались, хоть и были крупнее нахмурившегося командира. И не зря.
– Так… – Бессчастный сделал шаг. – С арестантом разговаривать не…