Скарфинг. Книга первая - стр. 4
Она переступает с ноги на ногу, и её массивные ягодицы, то поднимаются, то опускаются, мерцая в фальшивом лунном свете.
София Павловна разворачивает бумажный фантик и принимается жевать вязкую смолу. Рот наполняется выкусом кедровой хвои, пчелиного воска и прополиса.
– Я её нашла, – говорит Варвара, все так же глядя на сцену.
София Павловна растерянно кивает, потом перестает жевать смолку и немного испуганно смотрит на подругу.
– Нашла?
– Да. У меня есть карта. Я тебе покажу.
– Ты пьяна.
Художница тихо смеется.
– Сестренка, я прожила в Нижнем посаде все лето. Я оделась, как простолюдин, остригла волосы… Ты посмотри на меня. У меня же нет ни сисек, ни задницы! Я написала чертову уйму картин. Я пила самогон с грязными, бородатыми самцами и ходила драться стенка на стенку. Я по неделям не мылась…
– Ужас какой! У меня, наверное, никогда не хватило бы духу…
– У меня появилось много друзей, – говорит, наклонившись к самому уху Софии Павловны, художница.
Её горячий и влажный шепоток пахнет кедровой смолой и самогоном.
– Я писали портреты, рисовала шаржи. Самцы любят, чтобы картинки были яркими и гротескными. Чтобы можно было поржать, сидя у костра… И вот однажды, я им все рассказала… Рассказала, что у меня была падучая.
Заметив непонимающий взгляд Софии Павловны, художница объясняет,
– Ну, мерцающая эпилепсия по-нашему. Самцы называют это падучей. Это, наверное, потому что когда случается приступ, ты падаешь на землю…
– Разве у самцов бывает эпилепсия? – удивляется София Павловна. – У них же слишком примитивно устроено мышление, да и сам мозг самца больше похож на мозг коровы…
– Брось, подруга, – кривится Варвара. – Ты же не дурочка, чтобы в такое верить. Что с тобой стало?
– Я живу под одной крышей с жандармом. Мне, знаешь ли, приходится день за днем изживать из себя крамолу.
– Да уж, твоя сестрица не подарок, – соглашается Варвара. – Знаешь, что меня чрезвычайно удивило – в Нижнем посаде к падучей относятся совсем не так, как здесь.
– А как? – с интересом спрашивает София Павловна.
– С благоговением. С религиозным трепетом. Как-то так… Словом, надо мной никто не смеялся… А я стала жаловаться, как тошно мне жить. Сказала, что с ума схожу от тоски.
– Мы все сходим с ума от этой тоски, – замечает София Павловна.
Варвара Альбрехт криво улыбается и снова показывает подруге щербину между зубов.
– Знаешь, мне удается забыться, только, когда я пишу картины или напиваюсь в хлам.
– А ты счастливая, Варенька.
– Я не стану тебе всего рассказывать, – говорит, подумав немного художница. – Все равно ты мне не поверишь, да и времени жаль…
Стоя в золоченой клетке Михрима оборачивается и видит, как Орхан, задрав халат, бесстыдно мастурбирует. Она испуганно вскрикивает. И в ту же минуту светильник, изображающий луну, мигает несколько раз и гаснет. Сцена погружается в кромешную темноту. Раздается свирепый и жуткий голос другой женщины, не Михримы.
– Горе мужчине, который не выдержал испытание. Пускай остается во тьме и бесчестии пленником своей похоти!
Половинки бархатного занавеса сходятся и скрывают от зрителей темную сцену. Под потолком вспыхивает люстра со множеством светильников и хрустальных подвесок, похожая на застывший сверкающий водопад. Барышни в нарядных сарафанах и вечерних платьях поднимаются с кресел и, переговариваясь в полголоса и обмахиваясь веерами, выходят из зала. Подруги остаются сидеть на своих местах.