Симулякр - стр. 17

– Можешь вести умные и осмысленные, – он смеется. Колонки хрипят.

Я, конечно, бесконечно зла и могу думать лишь об одном – как добраться до этого подонка и открутить ему голову, но все же обращаю на это внимание. Выходит, он использует программу, искажающую голос. В ином случае, ему пришлось бы написать после своей реплики в запросе «ха-ха-ха», а это слишком безумно и глупо даже для маньяка. И интервалы между помехами были бы равные.

– В чем заключался твой план? – наступаю я, – ты похитил бы ее, запер здесь… а дальше? Держал взаперти, пока у нее не разовьется «стокгольмский синдром»?

– Любопытная теория.

– Это так? – давлю я, – дай угадаю: ты какой-то закомплексованный придурок, которому все же хватило ума понять, что такая, как она, не даст тебе даже из жалости? Но дело не в сексе, иначе ты просто вломился бы к Зои в дом, и взял то, что тебе нужно. Ты хочешь, чтобы тебя любили. Наверное, тебя не любила мать. Или любила слишком сильно. Или бросила. Не важно. В результате ты понятия не имеешь, как нормально общаться с женщинами. Но, к твоему сведению, можно было бы попробовать там… не знаю. Написать ей. Сводить ее куда-нибудь… Так делают обычные люди. Иногда это работает.

Я сама поражаюсь выданной многословной речи. И мне впервые за все это время делается по-настоящему страшно: я чувствую, что перегнула палку. Мне некого будет обвинить, если он рассердится и явится, чтобы все-таки меня прикончить. Вполне заслуженно. Никому не нравится, когда лезут в душу. Я сама это ненавижу.

Но я просто не сдамся. А он не идет. Он говорит:

– Дай угадаю: из-за отца-маньяка ты наблюдалась у психолога? У него понабралась всех этих приемчиков? Думаешь, я разозлюсь? Или чего ты добиваешься?

– Я хочу найти в этом хоть крупицу смысла, – откликаюсь я, мягче, спокойнее, – понять, зачем ты это делаешь. Если тебе так нужна Зои, почему было не пойти нормальным путем?

Тишина. Я напрягаю слух, чтобы быть готовой, если услышу звук открываемого дверного замка, но ничего не происходит. Меня охватывает нервозность, становится сложно усидеть на месте. Я поднимаюсь на ноги и меряю комнату шагами, пока не замечаю дырку на носке. Она полностью завладевает моим вниманием, я нагибаюсь и ковыряю ее пальцем, раздосадованная тем, что, скорее всего, умру в рваных носках.

Я представляю себе, как мой посиневший трупик всплывает из озера или прибивается к берегу реки, а явившиеся на место полицейские и коронеры фотографируют его со всех сторон. Им важны все детали, так что ступни в этих дурацких носках тоже попадут в дело, как неоспоримое доказательство того, какой жалкой была моя жизнь.

– Придется тебя расстроить, – говорю я с искренним сожалением, – ты ошибся. Тебе нужно было похищать не меня. Не Зои. А Брэда.

– Что еще за Брэд?

– О! Как же ты не знаешь Брэда! – смеюсь я, – его знают все, он же гениальный музыкант. А по совместительству – любовь всей жизни Зои. Она много лет по нему сохнет, а он обращается с ней, как с мусором, изменяет ей, обманывает ее, все время вытворяет какую-то дичь, из-за которой она страшно страдает. И она все равно его прощает. Если бы ты его грохнул, мир стал бы чуточку лучше. Я бы сама его убила, но не хочу марать руки.

Мне не удается заинтересовать похитителя этой темой. Ему плевать на Брэда, и, честно говоря, я сама толком не понимаю, почему мне не плевать. Любое напоминание о нем – напоминание о моих унижении и моральном падении. О предательстве и ненависти к себе. Ничего хорошего. Мне и без такого багажа не очень комфортно в этой комнате.