Сила - стр. 45
Простой здравый смысл подсказывает: там, в телесной глубине, должны быть органы. Однако русский язык сопротивляется такому допущению.
«Как было показано выше, в семантической системе русского языка представление о способности, внутренней возможности человека, тесно связано с представлением о его теле (благодаря этому лексемы ум, память, воображение и т. п. могут употребляться и как обозначение невидимого органа).
Лексема силы, обозначая внутренние возможности человека, закономерно формирует „второй пласт“ семантики, содержащий отсылку к человеческому телу. В принципе этот „второй пласт“ мог бы содержать указание на какой-то невидимый орган, но это противоречило бы реальным представлениям человека о самом себе» (т. ж., с.75).
Языковеды довольно много описывали эти самые «невидимые органы», поэтому легко вычленяют их признаки. Понятно, что «невидимое сердце», хоть и находится там же, где и физическое, обладает совсем иными свойствами. Именно оно – вещун, оно замирает от любви или от ее предвкушения, оно может быть черным или злым, чего никак нельзя сказать о физическом сердце. Однако оно обладает в живом языке всеми признаками именно самостоятельного органа, который работает и служит вполне определенным задачам в теле. Вот только, не в том, не в тели.
Никаких подобных признаков у силы нет, и язык о них даже не подозревает. Ум, память, воображение можно называть органами именно потому, что они похожи на органы физического тела в своих проявлениях, язык непроизвольно описывает их так же, как органы. В отношении сил язык не ведет себя так же.
«Но силы – это некие самые общие возможности человека, и поэтому связываются с телом целиком, а не с какой-то определенной его частью.
По этой причине данная лексема и не может функционировать как обозначение органа, даже невидимого. На ее долю остается представление о субстанции» (т. ж.).
Иными словами, силы не работают в теле, не выполняют какую-то определенную задачу, как желудок или легкие. Они скорее заполняют тело целиком, как кровь или лимфа. С той лишь разницей, что уменьшение количества любой жидкости в теле хоть и возможно, но опасно и противоестественно. А вот сила как бы гуляет, легко поступая в тело и легко расходуясь. А тело все целиком заполняется силой, а затем опустошается.
В этом тело гораздо больше подобно легким, которые заполняются и опустошаются воздухом, только сила словно бы жидкость, а не газ.
Урысон считает, что способ говорения о силах складывался по аналогии с говорением о духе:
«На наш взгляд, семантика лексемы силы формируется по аналогии с семантикой лексемы дух; ср. испустить дух – истратить силы, не хватает духа – не хватает силы и т. п. Если это предположение верно, то перед нами – результат действия концептуальной аналогии» (т. ж.).
Если это предположение верно, то перед нами утверждение, что человечество разглядело дух и начало о нем говорить раньше, чем разглядело и начало говорить о силе. Концептуальная аналогия с очевидностью подходит для описания того, как язык говорения о времени развивался из языка говорения о пространстве, что остроумно было подмечено еще Анри Бергсоном. Когда мы говорим: «Встретимся где-нибудь в районе семи часов», – мы ярко свидетельствуем о том, что пространство было освоено человеческим разумом раньше, чем время, и мы учились описывать время по аналогии с пространством.