Шут и слово короля - стр. 112
— Где ты был? Ну, где тебя носило? Что мы тут только ни передумали! А Якоб обещал тебе голову оторвать.
— Кто бы сомневался... — Эдину почему-то хотелось и смеяться, и плакать одновременно. — Давай спрячемся, чтобы не помешали, поговорить нужно.
Они забрались в кибитку, устроились на тюках с одеялами.
— Давай, рассказывай, что с тобой тогда случилось... — приступила Милда, но Эдин перебил ее, взял за руку.
— Милда, у тебя есть подвеска с надписью? Чтобы имя написано было? Вот что это у тебя на шее за шнурок, что на нем? Я, кажется, никогда не видел, ты под платьем прячешь...
— Нет там никакой надписи. И ничего я не прячу...
Милда потянула за шнурок, и из-за воротника выскользнул и упал ей на грудь маленький серебряный цветок виолики.
Эдин осторожно тронул его пальцем. Простенький такой цветочек...
— Якоб мне объяснил, что ты думал, будто сартальский маркграф твой отец, а он... — снова начала Милда.
— А он твой отец, — перебил Эдин. — Тогда, в Сартале, мама родила тебя. А меня — только два года спустя. В маркграфском замке висят твои портреты... не твои, конечно, а твоих предков, но ты похожа на них так, словно эти портреты твои. Эта подвеска — мамино имя. Виолика. Она купила ее в Сартале для тебя. Ты поняла?..
Милда приоткрыла рот... и ничего не сказала.
— Ты дочь моей мамы и маркграфа Сарталя, — повторил Эдин. — Ты моя сестра, а я твой брат.
— Повтори еще раз, — попросила Милда.
— Я твой брат, ты моя сестра. Это точно. Я все разузнал. Ты не рада?
— Погоди, — попросила она жалобно. — Ты сейчас что сказал? Еще раз — можно?
— Я твой брат, ты моя сестра. Потому что у нас одна мама. И никакой ошибки быть не может, — он обнял за плечи, сжал, — ну, что ты?
И тогда Милда расплакалась, уронив голову ему на плечо.
— Это ведь правда, да? Это правда? Рада ли я? И ты еще спрашиваешь?..
— Да говорю же, правда, правда... — он гладил ее по плечам, и у самого глаза щипало.
Мамы больше не было на свете, маркграф Сарталь — тот был далеко и... высоко, так скажем. Они брат и сестра, только это, в сущности, и имело значение.
Наконец Милда отстранилась и вытерла глаза и щеки, и последний раз шмыгнула носом. И сказала:
— У меня никогда не было родных, понимаешь? Совсем никого. Всю жизнь обо мне кто-то заботился из жалости. А теперь у меня брат есть... поверить не могу.
Эдин еще как понимал, он и о себе мог сказать в точности то же самое.
— И мама... я хотя бы ее имя теперь знаю.
— У тебя еще есть живой отец, и он маркграф Сарталь, — напомнил Эдин. — Он, по-моему, хороший человек.
— Нет, не надо, — Милда решительно помотала головой. — Не хочу. Мне не нужен такой отец. Посмотри на меня, какая я дочка маркграфа?
— Уж какая есть, раз ты его дочка.
— Нет, я не хочу. Кто еще знает, кроме тебя?..
— Никто не знает.
— Вот пусть так и будет. Не хочу я! Да он на меня и не посмотрит. Зачем ему дочь-циркачка?
— Ты разволновалась просто, — Эдин сжал ее руку, — и боишься, вот. Ничего в этих лордах нет особенного, чтобы ты их боялась. У Якоба спросим, что он об этом думает.
— Ну, нет! — встрепенулась Милда, глаза ее заблестели. — Якоб и подавно знать не должен. Ни в коем случае!
— Не понял. Почему?..
— Потому! Не должен, и все!
Эдин качал головой, и она просительно добавила:
— Я ему потом сама расскажу. Потом, правда-правда. Ну, поверь, мне очень важно. Пожалуйста... брат. Никому.