Шут и слово короля - стр. 111
— Когда на кораблях будут стрелять, салютуйте мечом, милорд, — тихо сказал господин Эйри.
Корабли проходили мимо, один за другим, и с каждого борта гремел пушечный залп. Кроме Эдина, лишь трое были опоясаны мечами, так что они вчетвером всякий раз приветственно вскидывали обнаженные клинки.
Наконец господин Эйри тихонько сказал:
— Это все, милорд. Теперь можете просто смотреть и развлекаться.
А посмотреть было на что: корабли выстраивались в одну линию, в несколько линий, круто поворачивали, расходились веером и сходились опять. Это было сродни цирковому представлению. И теперь Эдин без труда мог себе представить, каково там сейчас гребцам и мачтовым матросам...
«...Ты попробовал жизнь моряка и понимаешь участь тех, кто не учился в морской школе...»
Понятно, что никогда не обойтись на корабле без людей, которые гребут и ставят паруса. Но куда лучше быть тем, кто прокладывает путь. И еще, Эдин не раз пожалел, что не смотрит парад с башни, куда лучше было бы видно.
Когда сошли на берег, Граф в карете уже ждал. Спросил:
— Тебе понравилось?
— О да, — ответил Эдин, — очень.
Вопросов задавать не стал.
К отъезду все было готово, и он вскоре уехал, на хорошей лошади и в сопровождении трех человек с гербом маркграфа на плащах. Для этих троих он опять был милордом. И, должно быть, они гадали — кто он такой? А может, им было все равно, по крайней мере, никто не показал своего любопытства. Эдина это устраивало как нельзя лучше, просто ехать, и ехать быстро. Они ночевали на хороших постоялых дворах, ели сытно и вкусно и всегда имели вдоволь припаса в дорогу, и Эдина не волновало, сколько это стоит. По сути, ему ни о чем не приходилось беспокоиться.
Через три с небольшим дня они прибыли на место, в Лисс, а точнее, в баронский замок поблизости от города, и Эдин без труда отыскал маленькую седую женщину, мать госпожи Рени, супруги начальника замковой стражи. Они проговорили половину дня.
Эдин узнал, что хотел, и его ничего больше не держало в Лиссе. Он даже не захотел переночевать, хоть и уговаривали гостеприимные хозяева, а люди маркграфа — те так очень на это рассчитывали. Но у него было слишком мало времени. Еще следовало догнать цирк Бика.
На прощание Эдин подарил старой циркачке большой отрез темно-красной шерстяной ткани тонкой выделки, купленный в Лиссе. А ночевали они на постоялом дворе уже в другом городке.
До ближайшего гильдейского города, где они могли узнать о цирке Бика, был целый день пути. А там вдруг повезло, оказалось, цирк совсем рядом, в большой деревне, до которой ехать пару часов.
На рыночную площадь Эдин пошел один. При виде такого знакомого пестрого шатра сердце вдруг защемило.
В этом когда-то была вся его жизнь. А теперь — не вся. И тем не менее...
Представление, похоже, заканчивалось. Но незнакомый мальчишка лет десяти — и откуда взялся? — заступил вход, и Эдин дал ему монетку.
На круге Милда танцевала с медведем под бубен Бика, а зрителей набился полный шатер, у самого круга они сидели, а дальше стояли плотной стеной.
Эдина заметил медведь — опустился на передние лапы и зарычал. А потом и Милда встретилась с ним взглядом, и на секунду замерла, сломала танец, но тут же вновь поймала ритм бубна и продолжила, не сводя теперь радостных глаз с Эдина. Он махнул ей рукой и вышел. Обогнул шатер, нашел цирковые кибитки, и среди них ту, которую сам делил с Якобом. Милда прибежала через несколько минут и стиснула его в объятиях.