Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть вторая - стр. 13
– Так я же пару раз всего-то пробовала! И ведь гитара – это не аккордеон… – Агния, вяло защищаясь, пыталась отпихнуть гитару подальше от себя.
Жорик мягко, но настойчиво совал гитару ей в руки, терпеливо уговаривая:
– Слущай, красавица! Там ноты и здэс ноты! Какая разныца?
Андрей знал, что поёт она очень хорошо – каждый вечер, когда они приходили к себе в дом после ужина, она радовала его своим пением. У неё был действительно чудный голос, слушать его можно было часами. Но пела она только под хорошее настроение. Надо было как-то разрешить ситуацию…
Он решительно отодвинул от неё и придержал рукой гитару, которую ей настойчиво пихал в руки Георгий, давая ему понять, чтобы он не очень-то усердствовал, и повернулся к ней лицом:
– Агнюш, может действительно, споёшь, а?
Она вздохнула, взяла, наконец, в руки гитару, прошлась пальцами по струнам…
– Ну, если вам так хочется, я вам спою. Правда, играть я на гитаре толком так и не научилась, – уж извините, если плохо получится.
– А у нас никто не умеет, даже Толик, – подмигнув, тут же схохмил Коля.
– Я… – протестуя, приподнялся со своего места оскорблённый Веселовский.
– Я! Я! Головка ты… от… от… цилиндра! Сиди уже! – дёрнул его за рукав Коля, посмотрел на нахмурившегося Веселовского, и прибавил громким шёпотом: – шутка! – что, впрочем, не уберегло его от короткого, но болезненного тычка локтем под рёбра.
На них зашикали со всех сторон. Мелодично перебирая струны, Агния запела тихим и спокойным голосом:
– «Не уходи, побудь со мною,
здесь так отрадно, так светло.
Я поцелуями покрою уста, и очи и чело.
Побудь со мной, побудь со мной!
Не уходи, побудь со мною,
я так давно тебя люблю.
Тебя я лаской огневою и обожгу, и утомлю…»
Пальцы её спокойно перебирали струны, тихий голос задушевно пел. Огонь в печке весело потрескивал, аккомпанируя исполнительнице.
– «…Пылает страсть в моей груди,
восторг любви нас ждёт с тобою,
не уходи, не уходи!»
Агния закончила петь, и прижала струны рукой. Обвела взором притихших и задумчивых слушателей.
– Всё это конечно, хорошо: любовь там, и всё такое прочее… – поднялся Коля, – но вот как-то за душу не берёт!
Сидящие вокруг шумно запротестовали:
– Огонёк, не слушай ты этого крокодила сиамского! Хорошо ты поёшь!
Андрей же, нахмурив брови, решительно лапнул Кольку за ремень и рывком подтянул к себе.
– Да не, мужики! Я не об этом, – силясь перекричать остальных, объяснял свою позицию Колька, и одновременно пытаясь отпихнуться от Андрея, – я ж не об этом!! – для убедительности он взялся рукой за ворот своей гимнастёрки, – я о том, что песня женская… ну, про поцелуи там, про страдания девичьи.
– Да пошёл ты к чёртовой бабушке, знаток! – заголосили все хором, но вразнобой.
– Я о чём? – не унимался старший сержант Никишин, – песня-то хорошая, слов нет, но! – он поднял палец, – дореволюционная. И не отвечающая нынешним запросам обчества.
– Да заткнись ты, искусствовед! – его сзади дёрнули за ремень, насильно усаживая на скамью.
– Огонёк! – перекрикивая поднявшийся гвалт, он обратился к сидящей с гитарой в руках Агнии, – ты не обижайся, а лучше исполни-ка нам что-нибудь этакое, – он пошевелил пальцами, – вот чтобы душа сначала развернулась, – он развёл широко руки,– а потом свернулась.
И он свёл свои волосатые ручищи обратно, обхватив себя руками, натурно показывая, как, по его мнению, должна свёртываться душа.