Шея ломается со звуком Хрясь - стр. 4

– Я привязался к Бруно, – нарушил молчание подозреваемый.

– Вот как?

– Знаете, я стал понимать собачников… Ведь их четвероногие друзья любят беззаветно. Меня так родная мать не любила. —ухмыльнулся он. – А тут – ты просто кормишь, выгуливаешь пса и получаешь такую связь.

Я написал в журнале пометку – проверить мать подозреваемого… Кончик ручки завис над страницей. Дописал ещё про отца и сестру. Возможно, они дадут зацепку. Без найденного орудия убийства мои руки связаны. Можно только надеяться на новые улики или же… признание. Мы встретились глазами, и мне сразу стало ясно: признания мне не видать. Однако у меня не осталось сомнений – он точно что-то скрывает.

Закон был на стороне невиновного, нет доказательств… что ж, свободен как ветер. А невиновен всяк, на кого нет вещественных доказательств.

Я расстегнул наручники, посмотрел на красные следы вокруг кистей и отошёл к углу допросной комнаты, сделав вид, что веду записи.

Этот приём я усвоил в самом начале службы. Если подозреваемый ухмыляется – это доходчивый голос ЭГО. Невиновный жаждет поскорее убраться на свежий воздух, ему не до ухмылок…

Стоя к нему спиной, я отсчитывал про себя до пяти…

1… купольная камера снимает, как он встаёт.

2… проводит пальцами по запястью.

3… не прощаясь, со скрежетом отодвигает стул.

4… берётся за ручку двери.

5… выходит.

Пять секунд дадут больше, чем тридцатиминутный допрос.

Этому трюку обучил меня отец, проработавший детективом до своего 63-летия.

Все эти ДОБРЫЙ и ЗЛОЙ коп – заезженный шаблон полицейских сериалов. Детали – вот ключ. Наблюдай, и тело подозреваемого скажет больше, чем отрепетированные слова.

Взяв со стола раздербаненную пачку сигарет, я вышел из допросной комнаты и в конце коридора увидел, как пёс, стоя на задних лапах, облизывает подозреваемому лицо.

– Я выставлю вам счёт за химчистку.

Брюки позади стоящего младшего лейтенанта напоминали собачий половик.

– Не пёс, а зараза.

Я хлопнул его по плечу и прошёл в свой кабинет.

Поднял жалюзи… взял за лапки дохлую муху и, приоткрыв окно, выбросил. Сев на подоконник, я взглянул на фотографию с отцом. На снимке мне около шести лет, и, сидя на батиных коленях, я был счастлив как никогда. Отец в идеально выглаженной форме, чисто выбрит, мощный подбородок, волосы зачёсаны по пробору и усы «щёткой», с которыми он никогда не расставался.

Мать всегда говорила, что он был рождён стать полицейским… я же просто стал преемником, так как по-другому быть не могло. Дисциплина и честность – вот два слова, которые вдолбили мне с самого детства. Два правила. Два постулата. Усвоил их с молоком матери.

Дыхание сквозняка всколыхнуло кипу бумаг на рабочем столе.

Утренний свет приятно прогревал спину.

Я поднял руку и понюхал подмышку.

Да… встаю с подоконника. Вызываю младшего лейтенанта.

Дверь открылась, и сквозняк сорвал два листа на пол. Поднимая их, лейтенант захлопнул дверь.

– Куда их?

– Брось на стол… мы должны организовать слежку. – он поднимает на меня взгляд. – Аккуратно, не привлекая к себе внимания.

– Сделаю.

– Хорошо… и ещё.

– М?

– Он наверняка захочет вернуться на место преступления.

Младший лейтенант переступил с ноги на ногу.

– Вряд ли нам поможет местный отдел полиции. Вы же помните, сколько раз пришлось им напоминать выслать отчёт?

– Именно поэтому я говорю лично тебе. Это дело навело шороху, и всё, что нам нужно, – это не привлекать внимание.