Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - стр. 16

Очень быстро Крамольников сблизился с протеже Кононова, даже упражнялся с ним математикой на досуге, чтобы помочь поступить в институт. Изредка Григорий Иннокентьевич брал Кострикова с собой на диспуты в дом купца И.Г. Чистякова, зятя С.Ф. Хромова, приютившего за полвека до того знаменитого старца Федора Кузьмича. У Чистяковых на Монастырской улице Крамольников квартировал, а вечерами видные социал-демократы спорили с эсерами и либералами.

Лидер-большевик явно исполнял желание молодого приятеля. Обсуждение книг, брошюр, листовок в кругу единомышленников. Это все хорошо. Но послушать вживую полемику сторонников разных идеологических течений тоже крайне важно и интересно для того, кто хочет сам во всем разобраться. Костриков не только слушал. Выступал. Не часто и не всегда удачно. Сказывались и юношеский максимализм, и неопытность. Что ж, на чистяковских «болтологиях», как шутили участники вечеров, он учился, приобретал и оттачивал навыки ведения дискуссий[27].

А как же Томский технологический институт? Увы, никак! На какой-то из вечеринок у Чистяковых наш герой удивил всех своей категоричностью. Бер Левин, студент-технолог, член кружка Крамольникова, дискутируя с кем-то, заявил: «Вот мы с Сергеем будем инженерами, и это откроет нам дверь в сердце любого рабочего…»

Костриков товарища перебил: «Напрасно Бер говорит за нас обоих. Мы оба с ним читали «Что делать?»… Я вполне разделяю точку зрения Ленина, что лучшая, самая завидная из всех профессий – «это быть профессиональным революционером».

Нет, Сергей не просто наполнился энтузиазмом, читая Ильича. Он сделал осознанный выбор. Однажды на кухне Людмилы Сундстрем его спросили: кем ты станешь, наверно, инженером или профессором механики? Ответ прозвучал неожиданно: «Я буду тем, кто сейчас нужнее всего!»

Очевидно, что штудирование классиков марксизма в кружке Крамольникова внесло в позицию Кострикова желанную ясность. Общество нуждается в переустройстве, всеобъемлющем и революционном. Конечно, ему хотелось и до сих пор хочется выучиться на инженера. Однако сейчас, на исходе 1904 года, России больше «нужны» революционеры, а не инженеры. Значит, он будет тем, кто нужнее, – профессиональным революционером…

Любопытно, но в своей автобиографии Киров датировал это важное событие, признание себя профессиональным революционером, более поздним днем, 6 апреля 1905 года, днем освобождения из тюрьмы после первого ареста, случившегося 2 февраля. «Отсюда начинается настоящая революционная работа», – написал далее Сергей Миронович. А выражалась она в следующем: «Был в нелегальных кружках. Сам руководил маленькими кружками. Затем был введен в Томский комитет партии… заведывал нелегальной типографией. Состоял в группе большевиков»[28].

Обстоятельно, но не полно…

Для Кирова Томск стал очень важной вехой, и автобиография намекает на это. В ней он умолчал о двух событиях, которые, в принципе, никак не мог не отметить. Демонстрацию памяти жертв «Кровавого воскресенья» 18 января и разгром черносотенцами управления Сибирской железной дороги 20 октября 1905 года. В обоих случаях применялось оружие и пролилась кровь. И в январе, и в октябре, согласно историографии, прежде всего советской, Киров проявил себя на редкость героически, спасая товарищей от полицейских шашек и пуль или от «озверелой» ярости толпы обывателей. Тем не менее сам Сергей Миронович почему-то не счел нужным вспоминать о столь серьезных «приключениях» в его жизни, между прочим, вызвавших широкий отклик далеко за пределами Сибири. Попробуем разобраться в причинах кировского молчания о двух трагических происшествиях, потрясших Томск в 1905 году