Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - стр. 18
В «боевики» к Смирнову Костриков тоже не преминул записаться. Ему не терпелось поспеть везде, понюхать «революционного пороха» во всех смыслах: и в кружке, где листали нелегальные книжки и брошюры, спорили до хрипоты и сочиняли хлесткие прокламации, и у дружинников, собиравших и заряжавших пистолеты, колдовавших над компонентами самодельных бомб, оттачивавших практическое боевое взаимодействие. Смирнова юноша обаял так же быстро, как и Крамольникова, который, кстати, накануне событий отправился в Красноярск – поднимать на забастовку самую крупную и самую распропагандированную станцию сибирской линии. А всего Томск покинуло до двадцати эмиссаров «с запасом литературы… и с готовой типографской техникой»[31].
Манифестацию 18‐го числа предварил банкет 12‐го. На нём тоже отличился Костриков. Благопристойное мероприятие эсеров и либералов, приуроченное ко дню студентов, учреждению в Татьянин день Московского университета, с речами и ужином, эсдеки превратили в революционный митинг. Молодежь рабочая и студенческая «с поддельными билетами» проникла в зал и сорвала «праздник просвещения». Именно наш герой возглавил группу ребят, которая проникла в здание через черный ход и отворила парадную дверь всем прочим непрошеным гостям. И «благородное» собрание, наэлектризованное крамольными призывами и речами, «единодушно» приняло резолюцию о проведении шествия в Томске и всеобщей стачки на Сибирской железной дороге под антивоенными лозунгами.
Костриков, опекаемый Смирновым, буквально рвался в бой: помогал сколачивать новые боевые «пятерки» и «десятки», доставал револьверы системы «бульдог» и «лефаше». А ещё настоял на своем праве идти рядом со знаменосцем, чтобы первым, если придется, подхватить флаг с надписью: «Долой самодержавие!»[32]
По признанию Баранского, революционно настроенная томская молодежь зимой 1905 года «задыхалась от полнокровия, трезвая оценка положения» не производилась. Все жаждали действий, чтобы заявить о себе, чтобы заметили и отреагировали другие, в том числе власть. Власть демонстрацию заметила…
Сергей шел рядом с Иосифом Кононовым, державшим полотнище с революционным призывом. Естественно, полиция и казаки бросились на них, чтобы отобрать знамя. Вырвать красный стяг силой не получилось, и тогда применили оружие: сначала шашки, затем прозвучал выстрел, роковой для Кононова. Кострикову повезло: ему лишь рассекли шашкой пальто.
Разумеется, гибель товарища не отрезвила, а ожесточила молодого Кирова. Вечером на подкомитете он причинами постигшей всех неудачи назвал отсутствие «хорошего вооружения, дисциплины и достаточного числа демонстрантов». И тот факт, что главная цель – всеобщая стачка железнодорожников – нигде не задалась, в том числе и в Красноярске, Сергея совсем не смутил. Революция, новая прекрасная в будущем жизнь без жертв не победит, а значит, нужно вновь и вновь выводить людей на демонстрации, стачки, баррикады…
На сходке 2 февраля 1905 года в доме на Никитской улице, на квартире студента Кошкарева, более полусотни её участников решали вопрос о «новой вооруженной демонстрации». Полиция помешала им и забрала с собой сорок социалистов. Часть успела уйти через разбитое окно в соседней «маленькой темной комнате».
В тюрьме Костриков «вел себя весьма дурно». Что скрывается за этой оценкой жандармского полковника Романова? Похоже, юношеская бравада, нарочитая, задиристая. Просьба о позволении курить табак (13 февраля). А оно зависело лично от губернатора. Пожар в камере от «случайно» упавшей керосиновой лампы (28 февраля). Счет тюремной администрации за пострадавшее в огне одеяло (11 марта). Вот так молодой узник дразнил «ненавистную» царскую власть. Впрочем, власть не разозлилась и спустя два месяца отпустила половину из сорока бунтарей, по её мнению, не самую важную и опасную. В их числе на свободу вышел и Сергей