Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - стр. 13

Прошения Сергея Кострикова о выдаче ему денежных пособий. [РГАСПИ]

Хотя Людмила Густавовна обращалась с ним по-доброму, а её подопечные – вполне сносно, разница в социальном статусе давила. В общем, когда Сергей узнал, что у пансиона будет новый «мажордом», то решил не испытывать судьбу, а встретить вторую учебную осень, осень 1902 года, среди равных себе, таких же бедных студентов, снимавших частные квартиры в складчину. Однако заплатить за душевный покой пришлось безденежьем, придирчивым надзором инспекторов училища, недоеданием и, как следствие, пошатнувшимся здоровьем. Костриков заразился малярией, которой страдал в течение всех оставшихся двух лет обучения. Денег катастрофически не хватало даже на дешевый обед в ученической столовой – восемь копеек за порцию. Он периодически просил Общество вспомоществования бедным ученикам Казанского промышленного училища о материальной поддержке. И оно неизменно откликалось выплатой пособия в размере пяти рублей на месяц. Помогали и преподаватели, приглашая исхудавшего юношу к себе на квартиру побеседовать и… отобедать[18].

Не пережитый ли им лично контраст – сытый, в тепле, но униженный у Сундстрем, свободный, но голодный и больной среди равных себе – побудил взять в руки «тенденциозную», по выражению сестер, литературу? Сначала у товарищей по училищу, затем в родном Уржуме у «политических», дорогу к которым не забыл… У С.Д. Мавромати, студента Петербургского электротехнического института, или у врача П.П. Маслоковеца. У них Сергей впервые прочитал номер «Искры», брал сочинения Чернышевского и Добролюбова, узнал тексты многих революционных песен. Но в Казани «Варшавянку» или «Марсельезу» Костриков не распевал, в сходках или акциях протеста не участвовал[19]. Ведь учеба оплачивалась покровителями из Уржума: в год тридцать рублей «за право учения» и шестьдесят рублей стипендии. Правда, за последний год обучения общество не заплатило, объяснив уклонение тем, что «средства крайне ограничены», но в хлопотах об освобождении от этой платы Кострикову содействовало, да и сумму стипендии выдало исправно[20].

Да, наш «земский стипендиат» прекрасно понимал, что «в России в училищах велят делать только то, что нужно начальству, и так же думать. Если же ученик начал развиваться, как следует, и начал думать лишнее, то его обыкновенно гонят». Это написано 31 марта 1903 года «крестной» Анастасии Глушковой, сестре воспитательницы[21]. Посему самое большее, в чем юноша мог провиниться и отправиться в карцер: демонстративно со всем классом отказаться писать контрольную по Закону Божьему или без позволения начальства посетить театр (ноябрь 1903 года). А не публично: осторожно установить «некоторые связи» со студентами Казанского университета, с которыми впервые столкнулся, услышав много чего «крамольного»… в пансионе Сундстрем. Впрочем, «связи» искал не для революционной деятельности, а для получения у них запретной публицистики. Недаром в той же автобиографии Киров подчеркнул, что «стал революционером» «по окончании технического училища»[22]. Не раньше.

Аттестаты Сергея Кострикова об окончании Уржумского городского училища и Казанского промышленного училища, 1901 и 1904 гг. [РГАСПИ]

Костриков распростился с учебой в Казани 1 июня 1904 года. Ему вернули выписку из метрики с датой рождения и удостоверение о принадлежности к мещанскому сословию. Вручили аттестат, который, в отличие от аналога училища уржумского, свидетельствовал об успехах выпускника: одни «отличные» и «хорошие» оценки. Ни единой «достаточно», то есть «тройки». «В теоретических предметах» им освоено на «пять» «устройство машин», а в «графических искусствах» – геометрическое и техническое черчение. «По практическим работам в механических мастерских» как столяр он заслужил твердое «четыре», а как слесарь и механик – уверенное «пять»