Сердце под прицелом - стр. 37
Сухо сглотнув, вскинул взгляд на Библиотеку. Она смотрела с уже знакомым мне выражением – смесью смущения и настороженности. Будто ждала, что я как-то отреагирую.
А что я мог сделать?
От груди к горлу поднялось странное давление.
Отвернулся.
Не успел толком выдохнуть, как батя, раскомандовавшись, затолкал в зону с шарами – под шквал бурных поздравлений. Теща в своей шубе вылетела из толпы и понеслась на нас, как медведь, чуть не сбив на хрен с ног.
– Ой, мои хорошие! Ну какие молодцы! Моя девочка! Мой сыночек! – разнеслось на всю улицу. – Внучек! Сладулик! Зефирчик!
Хлопнуло шампанское, ливанула на снег пена. И, блядь, естественно, дал по трубам оркестр.
Гости взорвались одобрением, зазвенели бокалы, понеслись вспышки.
Думал, свадьба – угар.
Ошибался.
Нас с Библиотекой и теперь уже с сыном завертели в разные стороны, заставляя фоткаться со всей толпой.
– С мамой, дедом и тетей Ирой! С мамой и папой! С братьями и их семьями! С дядей и тетей! С группой! С друзьями! А теперь все вместе!
Все смешалось в балаган. Хорошо хоть «Добрыня» дрых.
Потому что дома он нам с порога дал понять, что мы, блядь, ни хрена не знаем, как с ним обращаться.
16. Глава 15. Родня по юности
Только я положил молодого на диван, он открыл глаза. Недовольство читалось уже в том, как «Добрыня» заморгал, медленно просекая: что-то тут не так. Через секунду насупился. Еще через две попытался пошевелиться, а поняв, что автономности у него пока нет, скривился и выдал такой ор, что даже мои барабанные перепонки, привыкшие к реву вертушки и автоматным очередям, запросили пощады.
– Ни хрена себе голосина, – протянул, покосившись на Библиотеку. – Че эт он?
Она, по ходу, тоже не особо разбиралась. Вид был, будто вот-вот разрыдается.
– Наверное, кушать хочет… – предположила неуверенно. – Присмотри, пока я вымою и согрею руки.
И метнулась из спальни.
А я застыл, глядя на то, как малой надрывается. Из-за бесконечного рева мозги соображали туго, но в какой-то момент все же допер скинуть куртку и размотать кочан.
Сразу взять «Добрыню» на руки не смог. Растерялся. Без одеяла он оказался неожиданно мелким.
– Ты че, боец? – пробормотал хрипло, склоняясь над ним. – Да ты лютый, базара ноль, – выдал после того, как молодой скособочил лицо, зло фыркнул и поддал мощности в голосину. – Греет мать твою еду. Че ты орешь? Быстрее не будет, – пытался объяснить. Был ли эффект? Как холостыми стрелять. – Блядь… – сунул одну ладонь под затылок, другую – под спину. Двигался осторожно, будто разминировал фугас. В руках малой ощущался живым, теплым и пиздец каким хрупким. Весил, так по правде, меньше, чем мой разгруз. Как не навредить? От напряжения кинуло в пот. И сжалось все узлами. Сходу захотелось отложить, но заставил себя действовать. На морально-волевых. – Все, хорош. Свои, – просипел, прижимая к груди.
Дернув ногами, «Добрыня» резко скрутился в непонятный комок, чем напугал меня до усрачки.
Мать твою… Не упустить бы. И не сломать.
Распластав пятерню, которая заняла едва ли не всю площадь его спины, чуть крепче прижал. Чувствуя себя полным профаном, качнул.
И это, сука, сработало. Закончились и рев, и беспокойное ерзанье.
Но только я замер, слушая, как дыхание Всеволода становится тише, он вцепился пальцами в воротник моей рубашки, туда же ткнулся носом, поелозил губами, закряхтел и снова выдал такой силы ор, что я аж прикусил язык.