Сердце миров. Трилогия - стр. 15
Вторая капля скользнула вниз, затем третья. И вдруг земля задрожала.
Но это не было разрушением, это было чем-то иным, чем-то древним, пробуждающимся от долгого сна.
Из трещин, пересекавших иссохшую землю, начали проступать тонкие серебристые нити, подобно живым корням, что сплелись, образуя светящийся узор, обволакивая древо своим сиянием. Они поднимались всё выше, охватывая ствол, струились по ветвям, заполняя их светом, наполняя их новой жизнью, медленно преображая дерево, которое так долго оставалось забытым.
И тогда раздался звук. Гул. Глубокий, вибрирующий, словно сама пустыня издала первый звук после векового молчания.
Кора дерева начала меняться, её потрескавшаяся, сухая поверхность темнела, будто впитывая в себя воду, а затем начала золотиться, превращаясь в нечто новое, что не принадлежало ни прошлому, ни настоящему, но являлось их слиянием.
И вдруг, на самой вершине, распустился первый лист.
Он сверкал, переливаясь, словно сотканный из света и стекла одновременно, отражая последние лучи закатного солнца, а за ним начали появляться новые, один за другим, покрывая ветви, оживляя их, заставляя древо расцвести прямо на глазах.
Песчаная буря окончательно стихла, тени исчезли, не оставив за собой и следа, словно их никогда не существовало. Пустыня больше не казалась мёртвой, она дышала. Она просыпалась. Но даже несмотря на это, даже несмотря на ожившее древо, Элин знал: это был лишь первый шаг. Мир ещё не спасён. Он лишь начал свой путь.
Тишина, что опустилась на деревню после чудесного возрождения древа, была глубокой и почти осязаемой, как будто сам воздух застыл, не желая нарушать магию момента. Никто не двигался, никто не произносил ни слова, и даже ветер, совсем недавно неистовствовавший, теперь мягко шептал среди хижин, принося с собой лёгкое дыхание прохлады. В этом молчании слышался не только трепет, но и нечто большее – осознание, перерастающее в благоговейный страх перед тем, что только что произошло.
Элин, всё ещё тяжело дыша, наблюдал за деревом, которое всего несколько мгновений назад было сухим, мёртвым, забытым и никому не нужным, но теперь стояло перед ним во всём своём возрождённом величии, раскинув сверкающие золотом и кристальным блеском ветви к небу. Его листья, словно сотканные из света, мерцали, отражая лучи закатного солнца, а в коре всё ещё пульсировали серебристые линии, как будто само дерево теперь дышало, словно пробудилось после векового сна.
Он не знал, как долго они стояли так – он и жители деревни, которые теперь не сводили с него глаз. Те, кто ещё совсем недавно смотрели на него с недоверием, с подозрением, с неприкрытой враждебностью, теперь стояли молча, и в их взглядах появилось нечто иное, нечто, что Элин пока не мог понять.
Кто-то сделал робкий шаг вперёд.
Это был старик, чья одежда была украшена тонкими узорами, сплетёнными из нити, похожей на застывший свет луны. Его лицо, покрытое глубокими морщинами, словно сама пустыня вырезала их на его коже, оставалось серьёзным, но в глазах мерцало что-то, похожее на изумление, вперемешку с осторожной надеждой.
– Он сделал это, – произнёс он, и его голос прозвучал, как треск сухих ветвей под ногами. – Он оживил его.
Шёпот пробежался по толпе, как дуновение лёгкого бриза, разнося слова, словно они были чем-то священным, чем-то невероятным, во что им самим сложно поверить. Женщина, что ещё недавно держала ребёнка за руку, теперь присела на одно колено, склонив голову, а за ней то же самое сделали и другие, поочерёдно, медленно, будто сама земля велела им выразить уважение.