Семья (не) на один год - стр. 36
Чуть позже с видеозвонков мы перешли на обычные телефонные. Я рассказывала Никите о всякой ерунде в вузе и дома. Он молчал. Иногда задавал вопросы. Порой вздыхал.
Даже без камеры я чувствовала, как ему тяжело. Эмоциями Никита делиться не мог. До этого навыка мы с ним еще не дошли. А этика юриста не позволяла говорить о работе.
В начале четвертой недели я запретила себе ждать.
Снег в Питере сменился дождем, и даже вечно жизнерадостная Наташа впала в уныние.
— Лёшка предложил мне выйти за него замуж, — как-то вечером по телефону сообщила она.
— Только не говори, что ты ему отказала!
Мгновенно стало понятно, почему подруга ограничилась звонком. Знала, что при личной встрече я огрею ее чем-нибудь тяжелым и вышлю бездыханное тело Панову. Чтоб спасал!
— Конечно, отказала!
— Наташа! Да он с первого курса сохнет по тебе! Вспомни, как Лёшка ко мне приставал, чтобы заставить тебя ревновать!
— Ну и что? Он созрел, а я нет! Не хочу пока никаких серьезных отношений! Сидеть и ждать его после смен, как ты? Прости, дорогая, но это не мое. Я хочу веселиться! Жить на полную катушку хочу!
Найти аргументы против таких слов было сложно. Я не стала говорить Наташе, что больше ожидания боюсь того, что Никита вообще не приедет. Не стала врать и о том, что ждать — это легко.
Разговор закончился так же неожиданно, как и начался. Будто дальше граница, за которую обеим страшно заходить, мы скомканно попрощались и пообещали созваниваться чаще.
Как чужие.
Словно не было пяти лет дружбы. Словно потерялись, как с Никитой.
Горечь после такого разговора не давала ни есть, ни спать. Я следила за тонкими ручейками дождя на стекле. Вдыхала аромат творожной ватрушки, которую испекла жена СанСаныча Галина.
— Сладенького тебе принесла, раз ничего не ешь! — ворчала она, пододвигая мне в обед тарелку с горячей выпечкой.
— У меня и так медовый месяц. Куда мне сладкое? — отшучивалась я, а сама чуть не плакала.
Под шум дождя очень ясно вспоминалась Кристина и ее последние слова. Три недели я не думала о них. Ругала себя за то, что так скупо попрощалась с Никитой. А сейчас обрывки фраз сами всплывали в памяти.
Особенно слова о ребенке.
Сыну Никиты было уже семь месяцев. Маленький человечек. Жизнеспособный. Почти сформировавшийся. У него наверняка уже была своя комната, горы игрушек, нарядные комбинезончики и смешные пинетки на маленькие ножки.
Еще у него было имя и много места в сердце моего любимого мужчины.
Что бы Кристина ни говорила об Алине, ребенок был частью Никиты. Плоть от плоти. Но я о нем никогда не слышала. Алина оставила на пальце Никиты белесый след о себе — от кольца. А ребенок — внешне ничего. Только внутри, куда у меня пока не было доступа.
«А будет ли он?» — этот вопрос душил как петля. Мешал дышать. лДумать о хорошем. Сегодня почему-то особенно.
Может, из-за ватрушки, которая пахла слишком по-домашнему.
Может, из-за дождя, которому хотелось подыграть — пустить собственные соленые ручьи.
Может, потому что Никита впервые не звонил.
Ни утром, ни в обед, ни вечером. И не отвечал на мои звонки.
Не хотелось думать, что мне все показалось и наши сумасшедшие поцелуи на островах и в Москве были лишь временным помутнением рассудка.
Сейчас, чтобы не сойти с ума от страха, хватило бы от Никиты и одного слова. «Привет», «устал», «перезвоню» — что угодно. Но телефон молчал, а в зеркале отражалось непонятно что.