Семьдесят семь бантиков - стр. 8
«Клацк!» – раздался звук под батареей.
Петрович покачал головой, укрыл Элис. Над ее кроватью качнулась ветка сирени. В комнате сирень распускалась раньше, чем на улице. Оно и понятно: здесь топят, тепло. Пять лет назад Петрович пожалел ветку, которая упeрлась в стену барака, и просверлил в бревне дыру. Потом и рябина постучалась, и ель. Всего трудней пришлось с черемухой – она в окно заглянула. Летом ничего – то форточку для нее откроешь, то ставни. А зимой холодно. Пришлось и в окне дырку сверлить. Ох, и намучился, два стекла расколотил. Зато теперь красота в доме: от домашнего тепла и зимой и летом цветeт и благоухает.
Из часов выскочила кукушка. Дед приложил палец к губам.
– Ку-ку-ку! – прокуковала она назло деду, еще громче, чем обычно.
– Щас поверну к стене, будешь долбиться, как дятел, – предупредил дед.
– Между прочим, я на работе, – кукушка посмотрела на деда одним глазом. Ей казалось, так будет презрительнее.
Петрович взгляд оценил.
– Ты пойми, ночь, люди отдыхают.
Он и сам удивился разговору с железной Кукушкой. Похоже, он очень устал. Пора отдыхать.
Кукушка ударила хвостом по ветке черемухи и скрылась за резной дверцей.
Петрович выключил свет, и цветы на шторах растворились в темноте.
Глава 3
Семьдесят семь бантиков
Что за напасть! Раньше Тон Мракович не замечал, как прекрасны звезды, а теперь замечает…
Раньше не замечал Кикимору Болотную, а теперь замечает… Да еще как!
В расщелине, которая уходила к вершине Демьянова Пупа, сияли звезды. Великий Тон Мракович, властелин Сумрачной Тайги, стоял неподвижно, и полы его чeрного плаща чуть шевелились от ветра. Со сталактита сорвалась капля, упала на землю. В тишине показалось, что рухнула тонна воды. Великий надвинул на глаза широкополую шляпу, поднял руку. Раздался щелчок, как от удара молнии. Небо заволокло туманом, звезды исчезли.
Так-то лучше. На душе спокойней, когда без звезд. Он сел на трон, открыл доклад летучей мыши. В тусклом мерцании огарка свечи скакали мелкие буковки, сливались в кривую гусеницу. Попробуй-ка поймать толковую мысль. Великий Тон шевелил губами, хмурил брови, пытался осознать, что стряслось за последние сутки в тайге.
Тон всегда предчувствовал беду. Чего только не случалось за время его правления: гибель соболей, нашествие ненасытной березовой тли, атака прожорливого мышинного клеща. Мышей, между прочим, тогда развелось выше крыши, но все равно жалко. Был случай, когда река Чусовая поменяла русло и под горой Демьянова Пупа образовались пустоты. То тут, то там стали появляться провалы – карстовые воронки. Столько деревьев погибло, целыми рощами под землю уходили! О пожарах и говорить не приходится; тайга горела каждый год, по разным причинам, но горела.
Самое неприятное, с чем приходилось сталкиваться Тону Марковичу – это спасение детенышей зимняков. Всех людей он, как и другие обитатели Тайги, называл зимняками, за то, что они не впадали в зимнюю спячку. Зимняки, по мнению Тона Мраковича, были самым бессмысленным явлением природы. Их детеныши и того хуже. Мелкие, абсолютно не приспособленные к таежной жизни. Со взрослыми зимняками он научился справляться: то волками, то медведями напугает, иногда в глухомань заведет. И так промурыжит, что охота бродить по тайге пропадет навсегда.