Седьмой - стр. 28

Падший.

В правой руке ангел держал огненный меч. Меч почти неуловимо подёргивался и от него рикошетили пули. Не то двое, не то трое морпехов держали оборону в дальнем конце, прикрываясь перевернутыми на бок лабораторными столами.

Я пошёл босиком по бело‑красной жиже, заходя ангелу за спину. Морпехи прекратили стрелять, видимо, боялись попасть в меня.

Я приблизился к ангелу так близко, что мог бы прижать пистолет к его белоснежной коже. Остановился. Поднял руку с пистолетом. Падший медленно повернулся, посмотрел сквозь меня, продолжая прикрываться мечом от морпехов. Рука его словно жила своей жизнью, загнулась за спину, подрагивала. Может у него на руке глаза есть, как у серафима на крыльях?

Лицо у ангела было красивое, рост метра два с небольшим. Он слепо смотрел поверх меня, потом начал крутить головой, пытаясь отыскать то, что его насторожило.

– Бах, – сказал я.

Ангел вздрогнул и взгляд его сфокусировался.

– Бах, – повторил я. – Бах, бах!

– Святослав Морозов, – сказал падший торжественно. – Преклони колени, ты стоишь перед ангелом.

– Да какой ты ангел? – спросил я, продолжая целиться ему в грудь.

– Падший.

– А мне кажется, ты фуфло, – сказал я и выстрелил.

Кинетика она такая, надежная, но палка о двух концах. Серебряная пуля пробила грудь ангелу, а моя рука с пистолетом дёрнулась и засадила мне же по подбородку. По груди ангела потекла кровь, у меня во рту тоже стало солоно.

Ангел постоял, потом моргнул. Глянул мельком на шевелящегося под ногами младенца. Тот, похоже, был вполне готов родиться, когда его цилиндр разнесло на куски.

– Это лежишь ты, – сказал ангел, поднимая ногу. – И если не бросишь оружие и не преклонишься…

Я даже почувствовал, как от него пошла темная благодать, проклятие, попросту говоря.

– Дурак, это девочка, – сказал я и выстрелил ещё раз, в голову, когда падший вновь опустил взгляд.

Голова падшего разлетелась на куски, он рухнул. Огненный меч упал на пол, зашипел и погас.

Я подумал, что нужно поднять младенца. Честно говоря, я не заметил, мальчик это или девочка.

Но у меня тряслись руки, поэтому я бросил пистолет – тот упал мягко, неторопливо, и прислонился к стене. От укрытия ко мне бросились два морпеха и, вот уж кого не ожидал увидеть, кардиолог Хенрик. Морпехи были в форме, Хенрик в халате на голое тело.

– Малец… малец, как же я тебе рад… – один из морпехов на миг обнял меня, и я даже не стал объяснять, что двадцатилетнего пилота называть мальцом неправильно. Морпехи, не выпуская оружия, принялись поднимать живых младенцев, которые немедленно начали вопить.

Хенрик сунул мне в руку леденец, достав его из кармана халата.

– Держи!

– Да отвали ты, кусок дерьма! – завопил я. – Что ты вечно глумишься, дебил?

Хенрик заморгал, растерянно глядя на меня.

– Тебе нужен сахар! Вам всем нужно сладкое после воскрешения! Мозгу нужно, сердцу нужно! Почему вы всегда ругаетесь и не берете?

Он махнул рукой и тоже принялся поднимать младенцев.

В помещении стоял ор, воняло кровью, химией и дитячьими какашками.

Я тупо смотрел то на леденец, то на Хенрика. Кардиолог был совсем немолодым, несуразным, некампанейским.

Мне вдруг стало понятно, что он действительно совал нам леденцы, потому что считал это полезным. А хохотать принимался потому, что наша реакция его смущала.