Седьмое небо - стр. 24
– Для того, чтобы ответить на этот вопрос, товарищ Сталин, необходимо вложить в мое личное дело вот эту бумагу, заверенную особым отделом 1-го гвардейского авиакорпуса еще в 1943-м году. Её изъял из дела второго июня 1947 года адъютант командующего 10-й воздушной армией. Когда он вышел подписать направление на переучивание в 117-й ЗАП, я извлек ее из мусорной корзины для бумаг.
– Зачем?
– В ней говорится о том, что я знаю, где находится моя кандидатская карточка, выданная мне 5-го мая 1942 года на Ленфронте политотделом 1-й горнострелковой бригады народного ополчения. Она была закопана на Клухорском перевале в сентябре 42-го, вместе с остальными документами шести человек, оборонявших этот рубеж и не пропустивших немцев через него. Но попасть на перевал и доказать это, я за все время так и не смог. В отпуске с 1940 года я ни разу не был.
– Раз вы удержали перевал, почему не достали документы? – задал вопрос белобородый генерал-полковник.
– О том, что мы удержали перевал, я узнал в госпитале в Алма-Ате. Вот эта нашивка за те ранения. Там прошел ВЛК и закончил ускоренный курс 2-й Одесской авиашколы в городах Фрунзе и Кант. Оттуда попал в свой гвардейский полк, но успел сделать всего два боевых. 5-го июля 1943-го получил три проникающих ранения, но сел, моим ведущим был старший лейтенант Муравьев, комэск. Вернулся в полк я только в августе 1944-го. Муравьев вновь взял меня своим ведомым. За первый же боевой вылет я получил орден Красного Знамени: обнаружил аэродром противника, на который из Кенигсберга перелетела 3-я группе 54-й дивизии немцев. Меня тут же забрал у Муравьева ведомым новый командир полка, бывший адъютант командующего армией. А через два дня он промахнулся по «фоккеру», который добивал самолет командира полка «Нормандия-Неман», хотя атаковали мы из удобнейшей позиции: сверху и сзади противника. Он промахнулся и проскочил, а я этот «фоккер» сбил. Разрешения на атаку он мне не давал. Я получил первый выговор: оставил командира без прикрытия, на целых три секунды, я его успел догнать, еще на выходе из атаки. На «фоккер» ушло менее трех секунд. А после получения мной французского ордена, мы стали врагами. Но я так и летал его ведомым, на боевые сам он прекратил летать, вообще. И меня не пускал. Муравьев меня использовал как инструктора по вводу молодежи в строй. Исполнял его обязанности. И сейчас просит вернуться в полк, и занять это место. Вот его письмо.
– И почему такая любовь у командира полка к старшине? – довольно ехидно спросил все тот же генерал-полковник. Позже выяснилось, что его фамилия Булганин, и он – министр обороны, из политруков, Членов Военного Совета.
– Так, товарищ генерал, в сорок третьем, та очередь, которая мне грудь пробила, предназначалась Муравьеву. Затем он меня прикрыл и помог сесть. Мы друг другу жизнью обязаны. А «сурок»? «Сурок» – он чужим был. Ни летать, ни стрелять, ни командовать не умел, только пил и спал. Сейчас об этом можно открыто говорить: его и его дружков их же жены сделали рядовыми запаса.
– О, господи! Василий, надо бы помочь лейтенанту найти то, что он закопал на перевале. – неожиданно сказал Сталин, – А то ведь точно придется еще раз разбирать его персональное дело! Где-то уже заготовлена бумажка, что он скрыл, что вступал в партию и его не приняли. С этим вопросом все понятно, товарищи. Давайте перейдем к делу. Полковник Кожедуб! Что вы можете сказать о новой машине?