Саван алой розы - стр. 38
«Слова — ветер», — что-то такое говорила баббе-Бейла.
А Юлия, то ли прокричавши, то ли сама устыдившись того, что произнесла вслух, вдруг замолчала. Все еще тяжело дыша, ступая тяжело и грузно, подошла к столу, налила себе из графина. Выпила воду жадно и залпом. Пока она пила, Саша, чувствуя себя почему-то на удивление спокойной, запросто произнесла:
— Я родилась и выросла в этом доме, Юлия. Но ты права, нынче ты здесь хозяйка. А я могу собраться и уйти сию же секунду — если Денис этого захочет. А он едва ли захочет, уж поверь.
— Да, радуйся, Денис тебя любит, — зло выплюнула невестка. — Не то б давно уже работать пошла, бездельница неблагодарная. Брат любит тебя, а ты ни его не ценишь, ни покойную мать не чтишь! Подумать только, этот выродок замучил, убил твою собственную мать, а ты хлопочешь за него! Надеешься, что он в благодарность опосля тебя порадует?! Наивная старая дура!
— Может быть, и старая, но ты, дорогая сестра, на десять лет меня старше.
И снова лицо Юлии пошло красными пятнами: такого ей слышать еще не приходилось. Ни от кого! Не то что от кроткой золовки.
Юлия уж было открыла рот, чтобы выплюнуть что-то еще более мерзкое, — но за окном послышался отчетливый скрежет ворот. Снова кто-то приехал. Обе они ринулись к окну — это оказался Денис. Получается, они совсем немного со Степаном Егоровичем разминулись, а ведь тот приезжал, несомненно, чтобы с хозяином дома увидеться. Досадно…
Невестка резко замолчала. Бросила на Сашу лишь один испепеляющий взгляд и поторопилась вниз, нацепив на лицо приветственную маску.
А Саша осталась, где стояла. Она только сейчас почувствовала невероятную тяжесть во всем теле. Ноги — будто свинцом налиты, а руки и все тело ее не просто дрожали. Сашу трясло, точно она мячик, который малые дети кидают друг дружке. Словно изнутри что-то рвется. Словно все, что скопилось в ней за годы страха и унижений, хочет разодрать кожу да выбраться наружу. А что будет, когда вырвется… Саша даже представить не могла. Но неожиданно поймала себя на мысли, что дрожь эта ей приятна.
Час спустя Саша даже переоделась в нарядное и вышла к ужину, хотя прежде делать этого не планировала — аппетита не было совсем. Да и невестка уж точно ее не ждала после давешней ссоры.
За столом сидели только они трое: дети с Еленочкой всегда ужинали на детской половине, а появление за трапезой брата Николаши было скорее исключением, чем правилом. В редких случаях он присылал записку, по какой причине отсутствует, но чаще обходился без нее, все уж привыкли.
Денис же ужинал только дома. Клубы и компании он не любил, а жили Соболевы настолько тихо и уединенно, что особенно и некому было звать их в гости. Были, разумеется, многочисленные подруги и родственницы Юлии, однако, по негласному правилу, все они должны были убраться из дома к приходу главы семейства.
Сашу, впрочем, это вполне устраивало. Подруг Юлии она тоже не любила, как и шумных сборищ. Да, приемы будоражили, волновали, вносили некоторое развлечение и разнообразие в серые будни — но всего на один вечер. А все остальное время до них и после Саша пребывала в бесконечном страхе и беспокойстве — не слишком ли вульгарно она одета на празднике, не слишком ли скромна; как примут ее и примут ли вообще; а вдруг она скажет или сделает что-то не то?! Саша плохо была обучена вести себя в обществе, а потому промахов допускала множество — это только те, которые она замечала. Нет уж, не настолько приятны те крохи веселья, что испытывает она на вечерах, чтобы ради них так мучиться.