Сандалии на коньки не надевают - стр. 5
Так начиналась эпоха поэзии.
Амортизация
Сущность, которая едет верхом и при этом совершает поступательные движения торсом вперед—и—назад, подталкивая к ответной амортизации отражателя ее материальной фантазии, способна быть только вассалом и восседать на шее уважаемого ею предмета бытия, обезличенного и бесчеловечно используемого.
Сущность воспринимает объект объеда, как насекомое. Вот вы вошли в гипермаркет, и она мгновенно выпускает свои хищные щупальца прямо в твой карман, зондирует его глубже, выцарапывая до пылинки тебя через твой карманишко, тщательно напихиваемый тобою перед встречей с сущностью.
Выходя из дверей маркета, ты ощущаешь свою пустотелость, некую фарфоровость с воздухом ее неуёмных просьб внутри. Жалуясь на недомогание, она проявляет тем самым свой интерес к тебе лично, уже не к твоему карману, но тебе кажется, что ты насыщен ее просьбами на десять лет вперед, и ответных импульсов добра, тепла, и мягкого пушистого листопада над вашей постелью не возникает в твоей душе.
Слышишь: в душе, не в теле.
Она пронзила лазером своих приветственных лучей потребителя золотые тайники твоего дыхания над ней и вместе с тем задела высшую точку твоей вершины, где ты счетоводом набирал плашки за плашкой для своих соперников по бизнесу, конкурентоспособных кротов. Она ослепила белизной своих очертаний в вечернем свете, будто предновогоднем, в ауре фашиствующих фонарей над внутренней радугой чувств.
Наутро оказывается, радуга стала мазутом в луже, величественное ложе, где богиня ожидала варваров, – всего лишь кучей листвы под сенью дружных муз дворников, карета – тыквой, но вот наряд остался. Ее наряд, новый, которым ты ее одарил, точнее, она себя одарила им, выцарапывая из тебя лучи счастья. У тебя от ее похлопываний и поглаживаний, выцеживаний, словно поменялись местами голова и другое почтенное место, сидя на котором ты зарабатывал эти лучи счастья перед лицом вечности. Получилось, что вечность – это она. Она, перед которой встают на колени и, воздевая руки, молятся и кланяются, повторяя полушепотом мантры, молитвы и все волшебные слова, которые она не ценит, а запросто вешает их тебе на уши в качестве опорных висючек для остервенения щупалечных лазеров.
Едет, чувствуешь? И двигает торсом на твоей виртуальной шее, чтоб ты двигался к ее мечте живее. Плёточку ей дать, так ты и поскачешь конём в аллюре! Какая ж… стер… Дама сердца! Червовая лапочка.
Идёте подпиливать ногти (когти) в лазерный салон. Там ты пьешь последнюю чашку кофе в твоей жизни, чашка с полведра. Долго пилит когти, долго верещат они друг другу с пилильщицей ее интересов. Та еще игриво поглядывает на тебя. Ты решаешься еще на ведро кофе, – это все—таки лучше, чем коробочный сок с привкусом гнилья, – и подумываешь прекратить игру взглядов. Поворачиваешься в анфас и тупо пялишься в фотообои салона. Тебе легче. Еще легче становится через час, когда твои мурзокогти, выдолбив овал на экологичном дереве столика, останавливаются и замирают на прерванной ноте. Перед тобой ложатся прекрасные руки, так обворожительно ограбившее тебя… с картинами Климта на каждом ногте. Климт писал богатейших дам своего столетия. Ты начинаешь чувствовать, что влияние тех дам распространяется на тебя.
Целуешь каждый ноготь по отдельности и платишь этим за каждый ноготь, за каждую картину Климта. Меценат художника. Киса твоя со всей художественной галереей напирает на воздух в ходьбе всем передним телом, а заднее, в шелках и при меховой обертке, покачивает тебя, как ноябрьский лист на ветру. Ты мысленно ложишься на пол и ползешь за ней, целуя каждое прикосновение ее стопы на мраморных плитках пола.