Рыжая - стр. 4
Она.
– Я хочу покаяться в другом, – говорит она, и ей, судя по всему, тоже трудно совладать с собой. Я слышу ее шумное, сбивчивое дыхание, такое знакомое. Я слишком хорошо изучил его за годы и так и не смог забыть. Она заставила меня воскресить все в памяти в мельчайших деталях. Невозможно вычеркнуть все ночи, о которых она говорила, – полные порока, когда мы упивались тем, что творили. Она знала правила и была бесшумной, и все же не могла запретить себе дышать.
Но я никогда прежде не слышал ее голос.
– Я лгала не только всем вокруг, но и ему, – признается она. – Я все разрушила. Стоило давно признать, что нас не связывают кровные узы, рассказать правду о моей матери, о том, как все было на самом деле. Но мне не хватило смелости довериться единственному человеку, который имел право знать правду. Я…
Она замолкает и прячет лицо в ладонях, а затем остервенело сдергивает шляпу и комкает ее в руках. Я все еще не вижу ее черт, но теперь моему взору открыты ее волосы. Неопалимая купина. Ржавый металл, ржавчина, теперь пожирающая руины Детройта.
Города, где все это началось, где я увидел ее впервые.
– Прости меня, – выдыхает она и, шумно хлопнув дверцей исповедальни, выскакивает наружу. Я следую за ней и хватаю за запястье, тонкое, как и прежде, что незначительного усилия достаточно, чтобы переломить его, словно сухую ветку. Много лет назад я всерьез думал об этом. Я мечтал уничтожить ее и мне нравилось придумывать способы, как причинить ей боль, а в итоге – выбрал самый изощренный из них. Я добился небывалых успехов. Она смятена. Уничтожена. Я победил.
Но сейчас это ни к чему.
В ее глазах стоят слезы, когда она все же поднимает на меня взгляд.
– Как ты меня нашла?
Глава первая.
Винс.
1963 год. Детройт, Мичиган.
Как правило, отец не приезжает за мной после школы, так что увидеть его оливковый «Форд Фалкон» 1960 года на парковке – уже событие. Он слишком занят. А я не Тобиас и вполне могу добраться домой самостоятельно, если нет тренировки или иных дел в городе. Осталось не так много времени, прежде чем я обзаведусь своими колесами. В общем, это все из ряда вон.
Отец курит, опустив стекло и откинувшись в кресле, и его сосредоточенный вид заставляет меня насторожиться. Он провожает взглядом детвору, болтающуюся во дворе, но, судя по напряженной морщинке между бровей, мыслями очень далеко. Он мрачен. И его мрачность контрастирует с погожим весенним днем.
Его не назовешь весельчаком, да и в целом наша семья сейчас переживает не лучшие времена. Я предполагаю, что он здесь неспроста.
Мои опасения – не пустая паранойя.
Полгода назад мама сняла номер в великолепном отеле «Lee Plaza» и, не оставив прощальной записки, пустила себе пулю в лоб. Это стало глубоким потрясением для всех нас, хотя мы – я и отец – в каком-то смысле чувствовали, что к этому все идет. После второй побывки в психиатрической лечебнице мама категорично заявила, что туда не вернется. Электрошоковой терапии она предпочла заряд свинца в голову.
Потому я совсем не радуюсь появлению отца.
И не зря.
– Что стряслось? – спрашиваю я вместо приветствия, занимая пассажирское сидение рядом с ним. В салоне пахнет табаком и кожей. Привычные запахи не успокаивают, хотя невольно навевают воспоминания о детстве, когда дед водил меня на производство и рассказывал, как там все устроено. Деда давно нет. С ним бы мы не чувствовали себя такими потерянными, брошенными на произвол судьбы, обескураженными маминым эгоистичным поступком. Дед взял бы все в свои руки. Починил нашу жизнь.