Рыжая - стр. 18
Женщина останавливается и оборачивается ко мне. В ее взгляде искреннее недоумение. Она меня не знает. Мы никогда не встречались.
– Можно… – робко лепечу я. – Можно поговорить с вами, мэм?
Прежде я не видела ее так близко, и сейчас она уже не кажется мне высокомерной. Ее глаза теплые и слегка встревоженные. Она, наверное, думает, что со мной приключилась какая-то беда. Она не спешит меня прогнать, как жалкую побирушку из тех, что частенько ошиваются возле храмов разных конфессий. Вместо этого она кивает, приглашая следовать за собой, и ведет меня к небольшому скверу за церковью.
– Кто вы, юная леди, и что я могу для вас сделать? – вежливо интересуется миссис Коэн.
И моя жалкая душа, все это время болтавшаяся на ветру на той бельевой веревке, вырывается с привязи и летит ко мне, с силой вонзается в тело. Я почти физически ощущаю боль в грудной клетке, когда она занимает свое прежнее место. У меня дрожат губы, дрожат руки, дрожат коленки, дрожит все. Я сама становлюсь листком на ветру, скомканным письмом, которое ощущают подрагивающие кончики пальцев, засунутые глубоко в карманы.
Каким-то неведомым образом она понимает, что со мной творится. Оглаживает меня по плечам без тени брезгливости.
– Ну… тише-тише, – ласково говорит эта женщина. – Все будет хорошо, маленькая. Я тебе помогу, знала бы еще чем. Я Патриция. Как тебя зовут? Где твои родители? Что случилось?
Мне стоило бы развернуться и убежать. По-хорошему, мне вообще не стоило бы сюда приходить. Мне нельзя было с ней встречаться, нельзя было никогда с ней разговаривать. Куда лучше, если бы она была злой и надменной. Но ее глаза такие чистые, такие грустные и добрые, что я уже не могу сдать назад. Ее глаза требуют, чтобы я говорила, чтобы я сказала все. В эту минуту я верю, что она поможет. Только она может помочь.
– Моя мама умирает! – кричу я, перепугав птиц на ближайшем голом кусте. – Она… она… она очень больна, но у нас нет денег на лечение… моя мама… она… пожалуйста, помогите ей, пусть он поможет… пожалуйста, не дайте ей умереть… У меня никого нет кроме нее. Я…
И она обнимает меня, а я плачу, уткнувшись лицом в нежный шелк платья на ее груди. Меня обволакивает аромат ее духов и кожи так близко, мягкий и теплый, слишком мягкий и теплый для холодной, безжалостной стервы, что отняла у моей мамы все.
– Как зовут твою маму? – спрашивает она.
– Лора.
***
Проходит не так много времени, прежде чем бомба, спрятанная в комоде, успевшая побывать и в моих руках, и в кармане моего пальто, взрывается. Я представляю себе, как стальные осколки и болты вбиваются в потолок, стучат по полу и рикошетят от стен, но от этого не легче. Я виню себя – не за то, что встречалась с той женщиной, Патрицией, а за то, что даже не попыталась обезвредить детонатор, как это делают в фильмах, вместо того, чтобы терпеливо ждать конца.
Но я знала, что это произойдет. Я чувствовала, что у моего поступка будут последствия и вопросом было лишь, когда они явят себя и какой у них будет масштаб. Я толком и не надеялась, что пронесет. Я надеялась, что все будет не так плохо.
А все очень плохо. Потому что, вернувшись с работы, мама не приветствует меня, как обычно. Она игнорирует ужин, не замечает мое присутствие. Она очень зла, и от ее гнева, кажется, колышется воздух. Она закуривает от газовой конфорки и долго стоит, глядя в окно, прежде чем пойти к комоду, выудить из тайника письмо и придать его огню. Она не проверяет, читала ли я его. Она знает, что читала.