Русский остаток - стр. 26
– Мне скоро двадцать пять, – почему-то произнесла Галина и покраснела.
Алексей тоже почему-то покраснел.
Бабушка продолжала безмятежно улыбаться.
– Познакомь же нас, Алешенька.
– Знакомьтесь. Это Галина из Ленинграда. Филолог, – прибавил он.
– Ну а меня зовут Тамара Константиновна. Мы приехали с мужем из Петербурга сюда в девятнадцатом. Там уже был страшный голод. Но то, что мы пережили здесь, в Крыму, после прихода большевиков, не поддается описанию. Людей ели.
– Как же вы выжили? – медленно спросила Галина. Хотя хотела спросить другое: «Как же вы сумели сохранить свою безмятежно-радостную синеву?»
– Бог помог, деточка, – просто сказала Тамара Константиновна. – От голода спаслись, а от расстрела не уберег Господь. Мужа моего расстреляли в двадцатом как заложника. Они это тогда практиковали. Чуть что, брали всех подряд, кто им под руку попадался. Может, слыхали про такого, Бела Куна? Полютовал он в Крыму…
– У нас улица такая есть в Ленинграде. Бела Куна, – сказала Галина. – Я думала, он в Венгрии жил…
– Может, он в Венгрии и жил, да палачествовал-то в России. Ой! – спохватилась бабушка. – Что же это я гостью так встречаю! Верочка! – кликнула она внучку. – Давай собирать на стол. А вы садитесь, милая барышня, – обратилась она к Галине, – отдыхайте.
За обедом пили домашнее, бабушкино вино, кушали бабушкин борщ, фаршированные перцы, какие-то немыслимо вкусные овощные закрутки и салаты, которые бабушка без конца подкладывала Галине (сама она ела мало), и Галина, которая никогда так не питалась, скоро почувствовала себя удавом, проглотившим кролика.
Между тем бабушка рассказывала интересные вещи. Подумать только, она была близко знакома с Ниной Николаевной Грин и с Марией Степановной Волошиной – легендарными женами знаменитых мужей. Писатели, не очень жаловавшие друг друга, умерли в один год. А их женам досталась трудная судьба – сохранить для потомков наследие своих мужей, что в годы советской власти было равносильно подвигу.
– Дом держался, конечно, исключительно на Марии Степановне, – рассказывала бабушка. – Особенно после смерти его матери. Они называли ее Пра… Тоже, знаете ли, большая оригиналка была. Вызывает как-то сына к себе, а ему только что исполнилось восемнадцать лет, и говорит: «Вот, Макс, тебе уже восемнадцать, можешь жениться. Я, конечно, этого не хочу, но ты можешь. Так что изволь с сегодняшнего дня сам пришивать себе пуговицы!» И что вы думаете? С тех пор стал пришивать, Мария Степановна говорила, отлично пришивал, лучше нее! – Бабушка тихонько залилась серебристым смехом. – А вообще-то он был как ребенок. Он бы и не выжил без Марии Степановны. Она ему фактически заменила мать. Когда та умирала, то благодарила Марию Степановну со слезами: «Спасибо за то, что ты так любишь моего Макса». Она не то что любила его, боготворила! Да скажи ей Масенька, как она его называла: «Маруся, умри!» – она ни секунды не сомневалась бы. А ведь ее многие не любили. Из гостей. Особенно дамы. Злые языки говорили: «Был бы в Коктебеле рай, если б не было Марии Степановны».
– Почему? – спросила Галина.
– Ну, дамы, вероятно, потому, что Максимилиан Александрович всем им предпочел Марию Степановну. Вы же знаете, все поэтессы, например, терпеть не могут Наталью Николаевну, уж, казалось бы, двести лет прошло, можно бы, кажется, и смириться… так нет. Тоже ревность своего рода… А у Марии Степановны язычок был острый, всем всегда правду в лицо лепила. Характер дерзкий, мальчишеский, темперамент пламенный, в огне горела, в воде тонула, от всех тифов умирала… Из семьи раскольников. Это все сказывается, конечно… Да ведь и какие дамы приезжали! Снобки. Вот вам маленькая сценка. Семнадцатилетняя Марина Ивановна с некоторым ужасом: «Вы любите Чехова?! – И этак презрительно махнув ручкой: – Фи!» А Мария Степановна: «Я не хочу с вами разговаривать!» – И хлопает изо всех сил дверью. Кому ж понравится?.. А Анна Андреевна, никогда не приезжавшая в Коктебель, называла Марию Степановну не иначе как «эта акушерка». Очень уж Анна Андреевна была строга к женам поэтов, – безмятежно улыбалась бабушка. – А Максимилиан Александрович говорил жене: «Ты моя радость. Мне никого, кроме тебя, не нужно, любовниц у меня могло быть сколько угодно».