Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943 - стр. 36
С меня было достаточно. Евреи являются амаликитянами[52] современного мира. Однако в Писании сказано: «Не плачьте над мертвыми и не скорбите о них. Плачьте о том, кто тянет вас туда, ибо он никогда не воскреснет и не увидит своего отечества».
Тут я вспомнил о Блуме с его нигилистскими взглядами, и мне так и захотелось ему сказать: «О, Блум, как же тебя называть? Назови мне свое подлинное имя, благочестивый шваб. Разве твои загадочные отцы не сидели пополудни в воскресенье над Писанием? Разве они не читали стенания и прорицания, которые должны осуществить их потомки? Вспомни об украинской дождливой ночи, когда мы лежали, укрывшись брезентом, и ты с иронией рассуждал о своих предках, благочестивых швабах, отвечая на мои вопросы. Как же мне называть тебя, Иеремия?[53] Тебе не суждено воскреснуть и увидеть свой родной Карлсруэ, Иеремия Блум!»
У бедных и вороватых жителей Черкасс были такие школы и детские сады, которые поразили нас. В детских садах нас удивили выкрашенные в разные цвета кроватки и низенькая мебель, а в школах – глобусы, карты и чучела зверей, которым позавидовала бы любая наша школа. Но народ жил бедно, молча, повинуясь инстинктам и без внутренней связи с системой, которая с большими усилиями и гордостью подарила им эти постройки. Действительно, все это было дано в «дар народу».
Понятно, что в современной России отсутствовали буржуазия и аристократия. Простите, но где интеллигенция? Где служащие, учителя, врачи? Где большое количество агрономов, земледельцев, обрабатывавших и возделывавших поля? Также не могло быть, чтобы отходившая в спешном порядке, больше похожем на бегство, армия, бросившая фабрики, склады и припасы[54], насильно увела их с собой. Только намного позже мне стало понятно, что эти люди эвакуировались, частично из-за страха перед немцами, а частично потому, что они просто не могли поступить иначе.
Великолепные школы и детские сады стояли на таких узких улицах, что по ним не могли проехать машины, и подчеркивали унылый вид стоящих в ряд жилищ советских людей. Им запрещалось применять в личных целях получаемый в школах багаж знаний и учености. Это было обучение, отладка приводных ремней и агрегатов государственной машины.
Мы с Гетцом попытались разыскать наш батальон и обнаружили его растянутым по берегу речного рукава. Он готовился к переправе на другую сторону. Пленные тащили большую лодку, единственную, которую удалось найти, загруженную боеприпасами. Вода была чистой, а течение – сильным. Глубина рукава в центральной его части достигала полутора метров. Нам тоже надо было переправиться на другой берег. И тут раздалась серия взрывов. Деревянный мост взлетел на воздух. Взрывы начались на восточном берегу и цепочкой побежали к западному. Как будто кто-то невидимый устраивал огненное представление. Всего потребовалось пару минут, чтобы от большого сооружения не осталось и следа. Гетц и я растерянно смотрели на плавающие в воде обломки. По дороге назад во взвод воздух сотрясла новая серия взрывов. Это взрывались оставленные русскими мины.
На другой берег нам вместе с батальоном удалось переплыть на небольшом саперном пароме. Ночь была такой темной, что хоть глаз выколи. Поступил приказ обмотать все имеющиеся металлические части, чтобы не вызывать лишнего шума. С собой мы взяли только два орудия и телегу с боеприпасами. Противоположный берег оказался песчаным, и колеса вязли в глубоком песке. Преодолев пологий склон, взвод в течение часа двигался по проложенной русскими дороге с бревенчатым настилом в зарослях кустарника. Тащить по ней орудия было делом нелегким.