Русалочьи сны, или Наречённая плакучей ивы - стр. 21

Стало нестерпимо жарко, в голову ударила красная волна, превратившая ночь в подобие выцветшей от времени картины.

— Держись, девонька! Может, вернёмся? — прошептал дед Добрыня, подхватил Ладу под руки и не дал упасть. Дунул ей в лицо, и мир стал прежним, а сама Лада почувствовала себя так, будто прохладной водой на макушку плеснули и холодный ветер освежил щёки.

— Простите, нет, мне к отцу Дионисию надобно.

— Именно к нему? — переспросила нетерпеливо Глафа. В её тоне Ладе почувствовалось плохо скрываемое торжество.

— Верно, только он мне поможет.

— Сказано, к нему, — многозначительно вздохнул старик, снова опершись о свою палку. — И мне туда, птичек покормлю.

Глафа кивнула и подала Ладе руку.

— Не стесняйся, со мной не пропадёшь. Пошли, тут идти недалече, но всё же потоптать землю придётся.

Лада оглянулась на лес, стоявший позади, и позволила себя увести. Глафу она знала давно, деда Добрыню ранее не встречала, но ведь они с Глафирой были знакомы, да и лихой человек ещё в лесу напал бы.

Дорогу Лада помнила и без них, вот уже показались первые дома деревни. В темноте они выглядели выше, чем Лада привыкла считать, и заборы казались иными, но всё это от больной головы, просившей воды. Русалки не пьют и не едят, но вода им необходима, как воздух живому человеку.

Против ожиданий в деревню они не зашли, а обогнули по дуге.

— Так надо, — было сказано Глафой, и Лада почувствовала, как земля под ногами сделалась мягкой, будто перина. Дорога привела к погосту.

Здесь было тихо и покойно, как и положено, но ранее Лада боялась могил, особенно безымянных, с покосившимися и полусгнившими крестами, как страшилась и холмиков за оградой, где покоились умершие без покаяния. Сейчас ей захотелось обойти все, сказать над каждым ласковое слово, поправить по мере сил кресты и сплести венки, чтобы потом повесить их на надгробия или пустить по воде.

— Здесь он, отец Дионисий! — Глафа указала на богато украшенную могилу того, кто при жизни старался вести жизнь скромную, но барин с барыней не могли позволить не украсить могилу. Чтобы отмолил грехи перед Господом.

Стоило так подумать, как перед глазами потемнело.

— Даже думать о том не смей! — Глафа больно сжала ладонь Лады. — Пойдём уже. Помер он, сама видишь, да туда и дорога!

— Зачем ты так?

Лада вдруг поняла, что ранее Глафира немой была.

— Затем, нам теперь с попами в разные стороны. Неужто до сих пор не поняла?

Глафа встряхнула волосами, и они рассыпались по плечам темными густыми волнами. От привычной серости и следа не осталось. Теперь перед Ладой стояла не худенькая косая девчонка, выжившая в пожаре, а «сестрица», полная сил и желания посмеяться над незадачливостью подружки по несчастью.

— Когда же ты стала такой? — только и ахнула Лада. В присутствии русалки ей сделалось легче и дышалось свободнее.

— Когда из пожара не выбралась. Дядя Митяй, вон, меня пожалел, к озеру принёс. Другим отдал на поруки.

Лада обернулась, чтобы посмотреть на старика, но тот уже распрямил спину, волосы его сделались тёмными, а борода стала жиденькой, острой.

— Он за нами смотрит, дядя Митяй. Неужто тебе про него не сказывали?

Тот, про кого говорили, стоял и разбрасывал слетевшимся птицам красные ягоды. Вороны, а в основном слетелись они, хватали их на лету, некоторые прохаживались важно, склонив голову на бок, и громко каркали, подтверждали слова русалки.