Руда - стр. 44

– А ведь ничему мы еще не научились, – сказал со вздохом Качка. – Вот выпусти нас одних в горы, разве что найдем? Даже как начать, не знаем.

– Тверженье сплошь, – согласился и Сунгуров. – Мне по ночам всё штокверки снятся, а в натуре ни одного не видал.

– И не надо, – беспечно заметил фон дер Пален. – Мне, то есть, не надо, не знаю, как вам. Я инженерный ученик, буду кончать учение по механике. Оно спокойнее и понятнее.

– Ну нет! – Егор стукнул каёлком по камню. – Я из него всё высосу за три месяца. Пусть учит по-настоящему. Мне другого случая во всю жизнь не дождаться. Плохо вот, что немец он. Адька, учи меня по-вашему балакать.

– Языку научиться год надо, а Гезе зимой уедет. Да и когда учиться-то: с утра до ночи «горное художество» долбим, а скоро еще пробирное прибавится.

– Ты самые главные слова только, чтобы я спрашивать мог, что мне надо.

Маленький Качка вдруг привстал, шею вытянул:

– Глядите, ребята, – открыл…

Все посмотрели на рудознатца.

А тот откинул крышку ящика и доставал хлеб, яйца, ветчину, масло, фляжку с жидкостью. Всё это раскладывал на белой салфетке. Вот ящичек и пуст – в нем ничего, кроме еды, не было.

Качка повалился на землю и прыскал, не в силах удержать смеха. Пальцем тыкал в Сунгурова и ни слова не мог выговорить. Фон дер Пален загоготал:

– Ты, Егор, значит, ему поесть тащил, надсажался. Вот так волшебная лоза!

– А ну вас, – отмахнулся Егор и сам затрясся от смеха: – Чур, не мне обратно ящик нести. Адька, как по-немецки «скотина»? Я ему хоть шепотом скажу.

После случая с лозой ученики уже не верили в уменье Гезе находить руды. И надутое чванство рудознатца больше их не обманывало.

Белощекие синицы пульками летали по крепости, забирались в поленницы, в сени домов, пели по-зимнему.

Редкие снежинки падали на мерзлую, крепкую, как камень, землю.

Егор торопился в лабораторию: с утра должны ехать в Елисавет, на железный рудник, а вечером пробирные занятия – надо припасы химические проверить.

Опаздывал сейчас, потому что забежал на базар купить подошвенной кожи, – сапоги с этими походами горели, как на огне.

Еще когда вперед бежал, видел толпу у края базара. Чем-то она показалась необычайной, да и плач как будто слышен из середины толпы. Тогда не задержался, пробежал мимо. А сейчас пробился плечом – наскоро взглянуть, в чем дело. Передние смотрели вниз, под ноги себе. Военный писарь с трубкой бумаг на плече – чтоб не измяли – поворачивал голову направо и налево, говорил важно:

– Находится в несостоянии ума.

Егор согнулся и втиснулся меж боками двух торговок. Взглянул, куда все глядели, и ахнул: русые волосы, дуги бровей над удивленными навсегда глазами, детские плечи… Это же Лиза Дробинина на земле, растрепанная, жалкая, в грязной одежде, с непокрытой головой.

– Лизавета! – не помня себя, крикнул Егор и рванулся к ней. – Лизавета, откуда ты взялась? Что с тобой? Где Андрей?

Женщина в сером платке стала поднимать Лизу.

– Знакомая тебе? – спросила она Егора. – Вот и ладно. Сказывают, со вчерашнего дня еще всё бродит по базару да плачет. Так и замерзнуть недолго. Не здешняя она, что ли?

Егор не знал, что и делать.

В лабораторию нельзя опоздать – уедут. И такое дело. Где же Андрей?

– Веди домой, обогреть надо девку, – советовали женщины из толпы.