Рождественское чудо - стр. 7
– Бог наказал, Бог наказал, – твердила она. – Как же быть-то?
Делать нечего – хоть и страшно, а взяла Аннушка мамкину шубу, длинную девичью косу под нее заправила, платом повязалась на бабий лад, взяла узелок с одиноким сапожком и, от души помолившись, выскользнула со двора. А Глебовна всем говорила – в церковь-де боярышня пошла к ранней службе.
Аннушка, как и положено боярышне, росла теремной затворницей, впервые в жизни одна на улице оказалась. Сани проносятся, кучера кричат, люди бегут, псы лают – ух, страшно! А идти надо, не то сраму не оберешься.
Глебовна ей растолковала, как идти и куда сворачивать, да с перепугу все из головы вдруг вылетело. И темно – в Cвятки светает поздно, и оттого, что темно, бежать еще страшнее.
На Варварке ей старушка, которая спозаранку в Егорьевский храм, что у старых тюрем, спешила, юшковский двор указала. Подошла Аннушка к воротам, а как дальше быть – не знает. Глебовна бы уж догадалась, нашла, кого спросить.
А время – святочное, народ всю ночь колобродит, к воротам сани подъехали, в них ряженые с факелами, все – в харях, кто в свиной, кто в медвежьей. Аннушка даже перекрестилась. Пора такая, что даже пьяному молодцу в свиной харе время угомониться да спать ложиться. А этим неймется! С кем-то они, видать, слоняясь по Москве, повздорили – другие сани подкатили, оттуда мужики повыскакивали, драка началась. Молодец в медвежьей шубе мехом наружу бился, что твой богатырь Пересвет. Аннушка только к забору жалась да ахала.
Как ни была она неопытна, а поняла: драка – не на шутку, мужики остервенели, вот уже один кровавые сопли на кулак мотает…
И подставил злодей ногу молодцу, повалился медведюшка в сани вверх ногами. Загоготали ряженые – то-то будет сейчас потеха! Там бы на него и навалились – да только Аннушка умна была, как хлестнет своим узелком по конскому крупу! Крепкий мерин с места как рванет! Увез, увез он медведюшку, а злодей, что первым бить его собрался, в снежную колею грохнулся.
А тут с юшковского двора на крики выскочили стрельцы, что состояли при своем полковнике. И драка тут же кончилась – кому охота, чтобы ноги бердышом подрезали?
Аннушка стоит ни жива ни мертва, ругань стрельцов слушает.
Мерин недалеко своего хозяина увез. Молодец в медвежьей шубе сел в санях, вожжи поймал, коня развернул, к Аннушке подъехал.
– Исполать тебе, голубушка, – сказал. – Быть бы мне битым да беззубым! Ступай со мной, хорошим подарком отдарюсь.
А Аннушка заробела. На дворе-то – одни мужики…
Однако собралась с духом.
– А пойду, – говорит.
– Ты чья? Я всех молодых женок тут знаю, тебя не видал.
– Чужая я…
– Ступай со мной, не бойся. Матушка дома, коли я тебя обижу – она меня в монастырь на покаяние сама сошлет, она у нас строгая.
Провел Аннушку молодец мимо стрельцов, на высокое крыльцо привел, велел ждать у дверей, что в сени ведут, сам вниз спустился. Стоит Аннушка с узелком, в самый угол забилась. А сверху видит весь двор. Во дворе люди с факелами, время-то совсем раннее. И вдруг взбегает на крыльцо такой красавец, что дух перехватывает, молоденький, лет восемнадцати, шапочка с дорогой пряжкой набекрень, волосы из-под нее – золотыми кольцами, при нем мальчишка с факелом. Аннушка, заглядевшись, нечаянно им дорогу заступила, шарахнулась к перилам – да и выронила свой узелок. И полетел он через перила вниз!