Рождественское чудо - стр. 6
Все вспомнили мамка с питомицей. И оказалось – гадание сулит скорое замужество лишь двум девицам – Марфе Челищевой да Ульяне Соковниной. У прочих – или к дому, или непонятно куда.
– У Марфы три братца, ей жених и через брата может дать знать, – рассудила Глебовна, – а вот Ульянка у родителей одна, ее пуще глаза берегут, и что она к Челищевым выпросилась – диво! Уж не в инокини ли ее готовят – грамоте обучена, что твой подьячий! Потолкую-ка я с ней…
Но Ульяна сделала вид, будто ничего не понимает. И на следующий день прислали за ней из родительского дома сани.
У Челищевых такая суета на дворе была – сыновья носились где-то на санях ряженые, привезли невесть откуда пьяненьких домрачеев, прятали их от строгой княгини в подклете, чтобы потом там срамные песни слушать. Княгиня же сразу дозналась, подняла шум: хоть и Святки, а безобразничать нельзя, грех! Домрачеев велела выставить в тычки, сыновьям такого наговорила – вмиг притихли и спрятались от материнского гнева на конюшне.
Так что проводили Ульяну с мамушкой впопыхах. Аннушку же с Глебовной оставили еще на два дня – она с Устюшкой Челищевой как-то сразу сдружилась. И княгиня Челищева даже подумала: не выйдет ли из этой дружбы чего путного? Если государь позволяет Решетникову о дочке опального Обнорского заботиться – так, может, и опалу снимет? И тогда Обнорский будет благодарен тем, кто Аннушку поддержал. А его благодарность, коли государь ему свою милость вернет, – дорого стоит. Опять же – старшая дочь Обнорского, Наталья, без жениха осталась, ее суженому родители тут же другую невесту подыскали. А у Челищевых – старшему, Андрею, девятнадцать исполнилось, так не сладится ли дельце? Поди угадай, что государю на ум придет, он горяч, вспыльчив, да отходчив…
На третий день после отъезда Ульяны начался переполох. Оказалось, не родители за ней посылали, а просто хитрый человек нанял кучера – почти на одно лицо с Федотом Соковниных. Да и какое там лицо – бородища вороная от самых глаз, войлочный колпак надвинут до бровей. Потом уже кто-то из дворовых признался – пытался заговорить с Федотом, да тот как-то невпопад отвечал. Но, коли боярышня Ульяна преспокойно с мамушкой в сани садится, значит, и беспокоиться можно об одном – как бы кучер спьяну не вывалил их в сугроб.
И увезли девушку неведомо куда! Родители считали, что она в гостях, Челищевы – что давно дома, а она, поди, уже и под венцом постоять успела, и из девки замужней бабой сделалась.
– Вот тут-то мы и узнаем, куда твой сапожок ускакал! – обрадовалась Глебовна и на весь вечер ушла в подклет, где челищевская дворня судила и рядила о побеге. Вернулась она в горницу, где ей постелили на лавке вместе с Аннушкой, заполночь.
– Догадались бабы, кто Ульянку увез! Стрелецкого полковника Юшкова сын, Васька! Сватался – не отдали, так он увозом… Это он ей знак подавал, чтобы наготове была, письмецо в сапожок сунул…
– Письмецо?..
– Баба-бахарка видела, как Ульянка бумажный лоскуток тихомолком читает да прячет, а было это после гадания.
– Так надобно, Глебовна, к тому Юшкову тебе идти, узнать, с кем он под ворота приходил.
– Так и пойду. Что делать! Мой грех – мне искупать…
Решили – спозаранку мамушка побежит на Варварку к Юшковым, потолкует там с домашними женщинами. Для такого дела сняла Аннушка с пальца последний перстенек с яхонтом – чтоб было чем за сведения заплатить и сапожок выкупить. Задумали-то хорошо, да только разлил кто-то на дворе ведро с водой, получилась ледяная лепешка, Глебовна по ней поехала, шлепнулась и ногу повредила. Еле обратно в терем по лестнице доковыляла.