Рождественское чудо - стр. 9
Сенные девки выбежали, комнатные женщины встали рядом с хозяйкой, а в дверь, порядком пригнувшись, вошел тот молодец-медведюшка, которого Аннушка из беды выручила. В руке у него был узорный сапожок.
– Анисья, достань тот сапог. И впрямь – пара, – согласилась Юшкова.
– Да я ж эти сапоги знаю! Вот на ком они были, – Ульяна указала на Аннушку. – Вот кто ночью за ворота кидал!..
– Ну-ка, рассказывай все по порядку, – велела Юшкова. – Да боже упаси соврать!
А стрелецкого полковника жена так приказать умеет – и не захочешь, а послушаешься. Краснея и бледнея, поведала Аннушка, как Глебовна ей помочь пыталась да грех на душу взяла и дров наломала. Михайла Юшков, младший сын Марьи, слушал очень внимательно.
– Стало быть, это ты меня дважды каблуками по лбу благословила, – сказал он. – Ни от одной девки таких благодеяний не получал! Вот что, матушка, купец Решетников доброе дело сделал, теперь наш черед. Возьми к себе жить боярышню! А батюшку государь любит, батюшка найдет случай про боярина Обнорского и его дочку речь завести.
– Впервые вижу, чтобы две шишки на лбу человека в разум привели, – заметила Юшкова. – Сделаю по-твоему, и Ульянушке нашей будет подружка. А то ведь мне дочерей Бог не послал, одни парни, я же дочку хотела. Чтобы дома молодые голосистые девки песни пели, чтобы под венец снаряжать… Мишка! Ступай, найди батюшку, скажи – пусть придет, да поскорее! Есть у меня кое-что на уме…
Стрелецкий полковник Юшков собирался сперва в храм Божий, потом в гости к дьяку Абрамову, но к жене пришел.
Женаты они были чуть ли не тридцать лет, прежняя пылкая любовь поугасла, зато уважал полковник супругу, во всяком деле с ней совет держал, она же старалась быть достойной статного мужа, наряжалась, румянилась, и никто бы ей не дал ее почтенных годков. И взгляд – а глаза у полковничихи были без всякой сурьмы черные, в богатых ресницах, – взгляд был бойкий, быстрый, молодой.
– Дельце такое, государь мой, – сказала Марья Ивановна. – Нужен мне твой Гришка. Скажи ему, проныре, – сумеет услужить, сумею и отблагодарить. А ты, Анисья, вели дворовым – когда придет, чтоб не гнали, а сразу ко мне вели.
– Ты что затеяла, женка? – весело спросил с утра уже чуточку хмельной полковник. – Ябеду какую писать? В Земский приказ жалобу нести?
– А вот увидишь. Доброе дело сотворить хочу.
Аннушку Анисья увела к себе, велела раздеваться. Как увидела девичью косу, из-под шубы выпростанную, ахнула:
– Надо же, знатная коса, до подколенок! Сиди, вот тебе орешки, вот изюм, а я побегу приказание исполнять. Хозяйка у нас строгая!
И исполнила – как только посланный за Гришкой парнишка привел его, со вчерашнего вечера пьяненького, сразу же и препроводила к Марье Ивановне. А к Аннушке прибежала молодая жена Ульяна.
– Ты не бойся, – сказала. – Свекровушка у меня норовистая, да добрая, и ты ей уж полюбилась. Васеньку моего сперва так изругала – я уж думала, к родителям меня отошлет. А потом сменила гнев на милость, обняла меня и поцеловала, перстнем с руки одарила, вот, любуйся, знатный яхонт. За кикой к соседям послала – там баба их на продажу делает. Дай-ка и мне орешков!
Аннушка с раннего утра крошки во рту не имела, попросить поесть – боязно, думала – хоть орешками с изюмом голод забить, но поделилась. А потом Ульяна кликнула сенную девку, велела принести с поварни сладких пирожков, грушевого взвара.